Последняя встреча

Снова в семье Климовых – Полубояриновых буквально все заботы по дому легли на женские плечи, а в основном организацией быта пришлось заниматься Вере. Отец арестован, муж, как добровольный каторжанин, пропадал на работе, сын – в школе. Ружена Францевна, тяжело переживая арест мужа, впала в депрессию, но, как могла, помогала дочери: готовила обед на всю семью. А время было отнюдь не простое – по стране шествовал голод. Все продукты выдавались по карточкам, и надо было ежедневно выстаивать огромные очереди, чтобы получить свою пайку хлеба, крупы или иные продукты. О колбасах и мясе уже давно забыли, изредка по талонам, которые приносил Владимир Яковлевич, в спецраспределителях для ИТР дополнительно получали селедку, подсолнечное масло или муку, а также более полно отоваривались карточки.

Каждое утро Вера с дочерью пешком отправлялись на Солянку, где в старинной булочной хлеб выпекали хоть и серый, но все еще достаточно вкусный. Отоварив хлебные карточки, возвращались домой, к следующим очередям – уже в таганских магазинах. А по дороге Ирочка, неся свежую духовитую буханку, отщипывала маленькие кусочки и украдкой ела, всякий раз удивляясь, что никто из домашних не замечал ее невольной шалости. Праздником считался тот день, когда на обед удавалось приготовить пшенный суп с маленькими кусочками мяса.

Как и намечали, после получения разрешения на свидание с отцом, в январе тридцать второго, Вера с дочерью побывали в Нижнем Новгороде. Александр Сергеевич прослезился, увидев дочь и подросшую Ирочку, расцеловал своих девочек и все время свидания не отпускал с колен внучку. Вера, наученная жизненным опытом, больше слушала, ни о чем не расспрашивая отца. Ведь любое неосторожное слово, дошедшее до ушей охранников, могло повредить ему. Да и сам Александр Сергеевич все время, отведенное на свидание, был крайне сдержан.

Привычку заботиться о своих родных не истребили и два года застенков. Александр Сергеевич принес с собой маленький кусочек вываренного, почти засохшего мяса и все настаивал, чтобы Ирочка его съела. Слухи о тяжелом положении в стране доходили и сюда, потому все пребывали в уверенности, что родные голодают. Убедить в обратном было невозможно. При расставании Александр Сергеевич сказал:

– Берегите бабушку – ей тяжелее всех. Не обижайте ее, водите почаще в кино – она это любит.

Как только вошедший в комнату охранник произнес: «Свидание окончено», – отец еще раз крепко обнял дочь, расцеловал Иру и, резко развернувшись, словно обрывая связующую нить с миром, не оборачиваясь, ушел.

Спустя месяц арестованный Полубояринов был переведен в Москву, как ему сообщили – в связи с сокращением срока заключения и подготовкой документов к досрочному освобождению. А в начале марта Александру Сергеевичу неожиданно разрешили побывать дома, о чем накануне даже сообщили семье. Эту последнюю встречу Ира запомнила на всю жизнь.

«Привезли деда к вечеру и сказали, что разрешение на побывку дано ровно на 12 часов. С самого утра дома стояла суматоха. Сестры хлопотали над нехитрым ужином, стараясь из самых простых продуктов приготовить хоть что-нибудь праздничное. Бабушка была настолько ошеломлена, что сидела в полном изнеможении. Мы с Олей задумали встретить деда сюрпризом: с помощью Алеши приводили в порядок маленький игрушечный граммофончик, привезенный еще из Франции, который должен был заиграть „Дунайские волны”.

Увидев из окна черную машину, Алеша галопом пустился вниз по лестнице и бросился деду в объятия. Так, окруженный спустившимися дочерьми, Александр Сергеевич медленно, несколько раз останавливаясь, поднимался по лестнице к своему дому. Наверху, у самых дверей в квартиру, стояли мы с Олей и в широкий лестничный проем внимательно следили за происходящим. Как только дед вступил на наш этаж, мы торжественно включили граммофон. Но, увы, на нашу тихую музыку никто не обратил внимания, перебивая друг друга, взрослые были увлечены разговором. Бабушка вышла из квартиры, ноги ее не держали, и она буквально упала на руки мужа и окруживших ее дочерей…»

Когда все большое семейство расположилось наконец за вечерним чаем, не сговариваясь, начали наперебой рассказывать веселые или забавные случаи, чтобы хоть как-то разрядить обстановку и отвлечь деда.

Климовы вспоминали Запорожье. Ирочка рассказала дедушке о своей невосполнимой потере. Как однажды, не послушав маму, она взяла на прогулку свою лучшую куклу, купленную в Париже. Ничего подобного ни у кого из подружек не было, и ей захотелось показать свою красавицу. Кукла была с фарфоровой головой, настоящими белокурыми волосами, умела говорить «мама» и пить из маленькой бутылочки воду. Мама не советовала брать куклу на улицу: «Заиграетесь и разобьете. Лучше пригласи подружек домой». Но Ира сделала по-своему. И конечно, закружившись с куклой, одна из девочек упала, и фарфоровая голова французской красавицы была безвозвратно испорчена: парик слетел, а прекрасные голубые глаза провалились. К тому же кукла перестала говорить. С громким ревом Ира поднялась домой и на вопрос мамы: «Что случилось?» – только и смогла произнести сквозь рыдания: «Кукла!» Ира проплакала горючими слезами до позднего вечера, но ни мама, ни вернувшийся с работы отец так и не стали ее утешать. Отец только заглянул в ее комнату и уже за дверью довольно громко сказал:

– Вера, не переживай, она сама успокоится и все поймет. Сейчас уже ничем не поможешь. Горе надо пережить самой.

Это были те самые слова, которые и было нужно услышать дочери. Это был урок на всю жизнь: если уж виновата, то разберись сама, думай наперед – жалеть о содеянном поздно. «Только там я поняла, какой же строгий у меня папа. А куклу мы вместе с мамой починили на следующее утро. Вложили ей в голову вату – глаза перестали проваливаться, приклеили на голову парик. Она так и осталась моей любимой игрушкой-подружкой», – закончила Ирочка свой рассказ.

Вера продолжила рассказ своими запорожскими воспоминаниями:

– А я хочу рассказать «трагическую историю» единственного Володиного выходного. Он, как всегда, пропадал на заводе, мы с Ирочкой, если и гуляли, то недалеко от дома. А так хотелось побывать на природе, искупаться – ведь все-таки Днепр в двух шагах. И вот наконец-то дождались. У Володи выкроился выходной день. С утра решили попасть на прекрасный зеленый остров с песчаными пляжами посреди Днепра, кажется, его называли Хортица, которым постоянно любовались издалека. Он представлялся райским уголком, безлюдным и прекрасным. Собрали с собой снеди целую корзинку, взяли купальники – и в путь. Дойдя до того места, откуда можно было на лодке доплыть до нашего острова, увидели трех рыбаков. Одного из них попросили довезти нас до острова, а спустя четыре часа – забрать назад. Рыбаки как-то странно переглянулись, но ничего не сказали. И быстро доставили, как нам представлялось, на прекрасный остров Робинзона.

Лодочник уплыл, мы только расположились позагорать, как вдруг вскочили все поочередно. Тучи изголодавшихся комаров со всех сторон устремились к нашим оголенным телам. Что тут началось! Мы в воду – они за нами. Нырнешь поглубже, скроешься от несносного зудения, а как только вынырнешь – они тут же впиваются в лицо с каким-то остервенением. Володя попробовал развести костер, чтобы немного облегчить наши мучения дымовой завесой. Но куда там! Комарам и дым оказался не помеха. К тому же у костра у меня разболелась голова. Мы махали руками, прыгали, подавали сигналы импровизированными факелами. Но все напрасно – лодочник преспокойно спал в тени своей лодки. Так мы и промучились все четыре часа. Когда же он наконец приплыл, наши лица были неузнаваемы: сплошной отечный укус, даже не видно глаз.

Утром, как только я вышла за продуктами на рынок, соседка, посмотрев на мое раздувшееся иссиня-красное лицо, сочувственно спросила:

– Что ж это твой-то так тебя разукрасил?

Я так растерялась, что не нашлась, что ответить…

Все дружно рассмеялись, а больше всех сам Владимир Яковлевич.

Потом Алеша показывал деду самые причудливые химические опыты. Он все больше увлекался химией, все вечера что-то мудрил над своими пробирками да колбами и тут явил перед родными все свое умение: то что-то вспыхивало небольшим салютом и долго искрилось, то жидкость в колбе приобретала самые причудливые окраски, то сделанная им надпись просто исчезала бесследно.

Ночью у Александра Сергеевича случился приступ «грудной жабы» (стенокардии). Сквозь сон Ира слышала суету в доме и поразившие ее страшные слова – «грудная жаба». Когда же дети проснулись, деда уже не было. Отпущенные судьбой часы пролетели. Как один миг.

Взрослые долго обсуждали это свидание и надеялись на скорое освобождение главы семьи.

Когда через несколько дней Ружена Францевна пришла к тюремному окошку в надежде услышать наконец хорошую новость, ей передали маленький кусочек бумаги с корявыми неровными строчками: «Мне сделали небольшую операцию…», – и еще несколько слов совсем неразборчиво.

Посмотрев в книгу, охранник безразличным тоном добавил:

– Александр Сергеевич Полубояринов умер.

Эти слова, сказанные скрипучим равнодушным голосом, не сразу дошли до сознания Ружены Францевны. И только спустя несколько минут, проглотив застрявший в горле ком, она спросила:

– Отчего умер? Когда умер? Осталось ли хоть что-нибудь из его вещей?

– Ничего не знаю, больше ничего не записано.

Шатаясь, в полузабытьи, Ружена Францевна добралась до дома и только здесь, сев в кресло, потеряла сознание.

Еще долго она продолжала ходить в приемную ОГПУ, втайне надеясь на ошибку. Это была последняя весточка, и больше никаких сведений об Александре Сергеевиче семья не добилась. Ни жена, ни дочери так до конца дней и не узнали, что же стало с их отцом, мужем.

И только спустя 70 лет, когда у Александра Сергеевича уже появились правнуки, праправнуки и даже прапраправнуки, на посланный автором этих строк запрос был получен ответ – справка из ФСБ РФ от 28.12.00 за № 10/А-4662, из которой родные узнают, что «по данным Главного информационного центра МВД РФ, Полубояринов Александр Сергеевич умер 29 марта 1932 года (место смерти не указано). Реабилитирован в 1989 году».

А тогда все запросы оставались без ответа, и даже Владимир Яковлевич, обладая исключительным доверием и уважением властей, ничего не смог изменить. Так, в полном неведении о судьбе Александра Сергеевича, Климовы покинули Москву, в очередной раз отбыв по заданию наркомата в командировку.

Похожие книги из библиотеки

Ла-7, Ла-9, Ла-11. Последние поршневые истребители СССР

Вступив в Великую Отечественную войну на истребителях, во всем уступавших немецкой авиатехнике, «сталинские соколы» завершили Вторую мировую на великолепных Ла-7 и Як-3, превосходивших не только «мессеры» и «фоккеры», но и «спитфайры» с «лайтнингами». Именно на Ла-7 воевал лучший советский ас Иван Кожедуб, одним из первых сбивший реактивный Me-262 и заваливший в небе над Берлином пару американских «мустангов».

Победное окончание войны и перевод страны «на мирные рельсы» позволили авиастроителям перейти от деревянных конструкций к цельнометаллическим. Так появились последние поршневые истребители СССР — оснащенный четырьмя 23-мм пушками «убийца «Летающих крепостей» Ла-9 и отличавшийся огромной дальностью истребитель сопровождения Ла-11, которым довелось сбивать американские самолеты-разведчики, нарушавшие советскую границу, и драться в небе Китая и Кореи.

В этой книге вы найдете исчерпывающую информацию о последних винтомоторных истребителях, ставших венцом развития поршневой авиации СССР. Коллекционное издание на мелованной бумаге высшего качества иллюстрировано сотнями эксклюзивных чертежей и фотографий.

Ракетные танки

Появление ракетного оружия в 30-е гг. в СССР сразу привлекло внимание конструкторов боевых бронированных машин, были сделаны первые попытки установить ракеты на танки. В 50 - 60-е гг. началось массовое применение ракетного оружия во всех родах и видах Вооруженных Сил Советского Союза, в том числе и в танковых войсках. Были созданы первые серийные ракетные танки. 70 - 90-е гг. стали наиболее плодотворными для развития танкового ракетного вооружения. Практически все отечественные танки стали обладать управляемыми ракетам".

Один из наиболее полных справочников по советским разработкам танкового ракетного оружия.

Самолеты Р. Л. Бартини

Автор на основе архивных материалов и воспоминаний ветеранов знакомит читателей с необычными самолетами и экранопланами, спроектированными Робертом Бартини, приехавшим в СССР из Италии в 1923 г. и посвятившим жизнь развитию советской авиации.

Боевой путь Императорского японского флота

Аннотация издательства: Книга посвящена наиболее интересному и трагичному периоду в истории Императорского Японского флота — его участию во Второй Мировой войне. Являясь одной из лучших работ обзорного характера, она может быть рекомендована самому широкому кругу читателей.

Карты и схемы приведены из различных источников