«Деликатное» руководство
Когда на предприятии вновь поменяли директора – Побережского вернули в Пермь, а Королева – в Рыбинск, уже главному конструктору, назначенному чуть меньше года назад, довелось знакомить Георгия Никитовича с новациями на их заводе, со своим ОКБ.
– Еженедельно по средам мы здесь проводим совещания, и все они не стихийные, а строго продуманные. Этот систематический разбор задач, результатов работы – основной путь передачи опыта молодым конструкторам, – рассказывал Климов директору во время осмотра просторного кабинета. – Наш конструкторский коллектив подразделяется на несколько групп, возглавляемых начальниками. Работу групп учитывает конструктор, направляет – ведущий конструктор. Каждая группа работает над определенным узлом агрегата и его деталями. Чтобы не скомкать работу над усовершенствованием детали, не упустить возникающих вопросов, мы все их регистрируем в виде отдельных тем. Все темы записываются и распределяются по групповым руководителям, а они, в свою очередь, поручают их сотрудникам своей группы и учитывают движение каждой темы.
– Кто же предлагает темы? Где они рождаются? – спросил Королев.
– Вот здесь, в моей голове, – улыбнулся Владимир Яковлевич. – В этом вопросе я пока оставил за собой абсолютное единоначалие. Все темы продумываю и предлагаю только сам. Надеюсь, что скоро коллектив привыкнет к моей методике и конструкторы сами будут проявлять инициативу… Так вот, наиболее интересные темы еженедельно разбираются в коллективе конструкторов под моим руководством. Обсуждаются или план решения темы, наброски конструкции, или результаты проведенных испытаний, заключение групповых руководителей по результатам экспериментальной проверки. Результаты такой коллективной работы быстро повысили квалификацию конструкторов и дали мне возможность в понятной форме передавать свой опыт, руководить таким неосязаемым процессом, как творчество.
Я требую, чтобы конструктор не только выполнил тему, но и обязательно оставил для истории, технических справок свои наработки, свою карточку с темой. Требую, чтобы каждый групповой руководитель следил, насколько продвинулась его работа, в какой стадии выполнения находится его тема в любой день. И чтобы он сам видел, с какой продуктивностью работает группа. Таким образом, осуществляются и самоконтроль, и контроль ведущего конструктора, и учет главного конструктора работы каждого члена коллектива.
Королев, не прерывавший монолог главного конструктора, подошел к стене и стал рассматривать огромные, аккуратно вычерченные графики и таблицы.
– А это не что иное, как рисунок человеческой мысли, графики движения работ над различными деталями всех групп. А в итоге они наглядно демонстрируют развитие мотора или агрегата.
– Про ваше ОКБ на заводе говорят, что это самый деликатный отдел. Постараюсь зайти в ближайшую среду на совещание, послушаю, как обстоят дела у нашего мозгового центра. Какие ожидать сюрпризы для производства.
Точно в 11 часов в кабинете главного конструктора началось рабочее совещание. Ведущий конструктор зачитал перечень тем, которые по плану освещаются в эту среду, доложил о своем видении состояния тем и работе их авторов. Затем Климов предложил конструкторам – руководителям групп – сделать собственные сообщения. Выступали поочередно: кратко, с точными фактами и цифрами о выполнении темы и своих предложениях или предлагали перенести обсуждение их темы на следующую среду, если есть недоработки.
Исчерпывающее сообщение и предложение о снятии темы обсуждается только в том случае, если уже проверен результат работы и есть письменное заключение группового руководителя, утвержденное главным конструктором.
Климов вдруг прерывает очередного выступающего:
– Попрошу вас подготовиться к следующему заседанию. Доклад должен быть кратким и систематическим, повествовательность идет от вашей неуверенности. Смелее надо мыслить, дерзновеннее. Вы сами-то удовлетворены сегодняшним выступлением и доложенными результатами? Я бы на вашем месте не испытал никакого удовлетворения. Вы не вгрызлись в проблему, а лишь затронули ее. Не справляетесь сами – спрашивайте, заходите ко мне – подумаем вместе.
Молодой конструктор стал пунцовым от таких слов в свой адрес, но тут же согласился с переносом обсуждения. И до конца совещания больше не проронил ни слова.
Когда Королев остался наедине с хозяином кабинета, заметил:
– Не слишком ли вы строги со своими конструкторами? Дело-то новое, надо сначала сжиться с темой.
– Вот вы на днях сказали, что нас считают самым «деликатным» отделом завода. Но ведь деликатность не исключает требовательности, необходимой руководителю. Моя требовательность – только во благо, нужно учиться экономить время, дисциплинировать мышление, быть максимально инициативным, на основе анализа мелких недостатков делать общие выводы. Ведь мотор создается всем коллективом, а не одним человеком. И качество мотора, и темпы его доводки зависят от работы каждого. За первые промахи я только пожурю, а уж за повторные – высеку. Иначе – никак нельзя. Времени для разбега у нас нет.
Действительно, творчество и для самого Владимира Яковлевича было непрерывным. На заводе его отвлекало множество вопросов и сосредоточиться можно было только изредка. Домой он возвращался часов в восемь вечера, если не задерживался на испытательной станции, о работе которой можно было судить по гулу мотора. Когда неожиданно гул прекращался, Климов тут же шел к телефону справляться, что произошло. Если остановка мотора по регламенту, то все в порядке. Если же что-то с опытным двигателем, установленным на длительное испытание, он уходил на завод. И ждать его было бесполезно, вернуться с работы он мог под утро, а бывало – и через несколько дней. Выявление дефектов после длительных испытаний и работа с военной приемкой были его постоянными заботами.
Но как только выкраивалось свободное время подумать дома, то и жена, и дочь в эти минуты смотрели на него с обожанием. После ужина Вера Александровна кипятила электрический чайник литра на два. Владимир Яковлевич всегда сам заваривал чай, по всем правилам, и, налив себе первую чашку, чуть отпив ароматный напиток, начинал ходить по комнате: от одного угла, вокруг стола, потом до другого угла, а затем обратно. Он ходил размеренным шагом, засунув большие пальцы за жилет и изредка постукивая пальцами по коробку спичек, который постоянно находился у него в жилетном кармане. И домашние уже знали, что в зависимости от ритма постукивания можно судить об удачном или неудачном решении задачи. При этом выражение лица менялось от напряженного до очень довольного. Тогда он начинал поддакивать себе: «Так, так!» Во время хождения он полностью отключался, не отвечал ни на какие вопросы, а на непрошеного собеседника смотрел непонимающим взглядом. За ночь такого хождения выпивался весь приготовленный с вечера чай. Под утро, усаживаясь за стол и записывая или вычерчивая рожденные только что мысли, повторял: «Хорошо, хорошо, очень хорошо!» После таких ночей коллеги Климова замечали его особенно просветленное лицо, живые, смеющиеся глаза.
В первые месяцы учебного года Владимир Яковлевич, как и наметил, пришел в РАИ. И с тех пор связь с институтом стала обязательной частью его системы подготовки и формирования коллектива ОКБ.
Будучи главным конструктором завода и руководителем вновь созданного ОКБ, Владимир Яковлевич не имел возможности преподавать в РАИ, но регулярно – в каждом выпуске – брал на себя руководство несколькими дипломными проектами. Начиная с тридцать шестого года стал членом Государственной экзаменационной комиссии, а впоследствии – ее председателем. Климов поручал – на договорных началах – выполнение некоторых исследований по двигателям на энергобазе кафедры РАИ, когда эти исследования не могли быть выполнены в ОКЦ.
Постоянные перегрузки, частые вызовы в Москву, езда в душном поезде, а потом – холодный волжский ветер привели к тому, что однажды, вернувшись с очередного совещания в столице, вынув из чемодана московские гостинцы и рассказав домашним все новости, Владимир Яковлевич сокрушенно добавил:
– Я, кажется, заболел. И заболел серьезно. Еще с детства всегда предчувствую, когда начинается воспаление легких.
Но все же утром он пошел на работу. Вернулся вечером с очень высокой температурой и слег окончательно. Вера только по рассказам свекрови знала, что в детстве Владимир часто хворал, не раз перенес пневмонию, тяжело переболел воспалением легких по окончании института, но с тех пор его ничто не беспокоило. Он всегда был в форме, пешими прогулками и спортом поддерживал свое здоровье. И только постоянное ворчание матери из-за привычки сына к курению напоминало о болезненном наследии владимирского корня, где практически каждый переболел туберкулезом. Теперь же Вера не на шутку перепугалась. И действительно, несколько дней Владимир находился между жизнью и смертью.
Антибиотики еще не применялись, особых лекарств тогда не было, потому рассчитывать приходилось только на внутренние резервы организма. Температуру снимали уксусными обтираниями да аспирином, а кашель – микстурой, горчичниками и банками. В квартире надолго установился запах камфары.
От больницы Владимир Яковлевич отказался, лежал дома. Два врача и медсестра постоянно наблюдали за ним, высокая температура держалась почти неделю. Вера все это время, не смыкая глаз, дежурила у его кровати, помогая преодолеть нестерпимый жар: смачивала губы водой, без конца меняла на лбу охлажденные марлевые салфетки. И вслушивалась в частое, тяжелое дыхание мужа.
Спустя неделю вернувшаяся из школы Ира увидела мамино лицо и испугалась: Вера Александровна ходила по комнатам, не находя себе места, а глаза были наполнены ужасом. Ира бросилась в комнату отца: на его неподвижном лице с крепко стиснутыми губами были видны закатившиеся глаза. Он часто, с хрипом, дышал. Стоявшая рядом медсестра только развела руками.
– Почему у папы такое лицо? Что с глазами – видны только белки! Температура? – дочь прикоснулась ко лбу отца – он буквально пылал.
– Очень высокая, за пределами делений на градуснике. Наступил криз, и организм буквально борется за свою жизнь.
Всю ночь Вера с помощью медсестры каждые полчаса меняла ему рубашки и простыни – все было мокрым от пота. Только к утру жар стал понемногу спадать. Врачи успокоили жену, болезнь отступила.
И не прошло недели, а дома Владимир Яковлевич пробыл больше месяца, как только ему разрешили вставать, по всем неотложным делам он начал принимать на квартире и своих студентов-дипломников, и молодых инженеров с завода, выступающих в роли добровольных курьеров. О своих посещениях главного конструктора молодежь рассказывала еще долгое время: как сам Климов, похудевший, в домашней вязаной кофте, с обмотанным шарфом горлом встречал их у дверей, помогал снять пальто и непременно приглашал к чаю, а все дальнейшие разговоры велись уже только за столом. И почти каждый рассказ заканчивался одинаково:
– А какая же красивая и заботливая у Владимира Яковлевича жена! Просто позавидовать можно!
А как только врачи разрешили Климову выходить из дома, он снова до глубокой ночи начал пропадать на заводе и в своем ОКБ. Но с той поры про пневмонию Владимир Яковлевич забыл навсегда.
В Рыбинске из недавних студентов РАИ Владимир Яковлевич создавал свою школу. Долго присматривался к студентам-дипломникам, внимательно слушал их ответы на Государственных экзаменах, встречался и беседовал на заводской практике. И тщательно отбирал молодежь, способную к самостоятельной творческой работе, к восприятию и дальнейшему развитию его идей не только в конструировании, но и в системе качества, в самой идеологии исследовательской работы КБ. Неизменно добиваясь их распределения в ОКБ или на производство Рыбинского завода, первое время курировал, помогал найти себя и преодолеть первые трудности. Но затем со словами «теперь вам и карты в руки» спокойно отпускал в свободное плавание. Так, в ОКБ из Рыбинского авиационного института поступили конструкторами Михаил Орлов, Анатолий Мевиус, Сергей Люневич, Владимир Пушков, Алексей Магрычев, Гурген Аванесов, Виктор Осипов, на испытательную станцию пришли Грант Мирзабекян, Николай Миловидов, Виктор Зябко, а непосредственно в производство – Николай Костюк, Александр Кладовщиков, Анатолий Герасимов – те, кто в дальнейшем последуют за Климовым в Ленинград, составят костяк нового опытного завода; также пришли в ОКБ Василий Курганов, Леонид Черкасов, Сергей Жуков и Анатолий Овчаров – будущее авиационного центра, который вырастет под Куйбышевым. Рыбинцы климовского набора на полвека окажутся становым хребтом отечественной авиационной промышленности.
Талантливая, влюбленная в свое дело молодежь – выпускники РАИ – составила основу климовской школы, а Николай Костюк станет бессменным другом и соратником, повсюду следовавшим за своим учителем, ставшим его первым заместителем по производству и надежной опорой до последних лет жизни.
Климов пестовал, холил своих птенцов в ученичестве, но уж в дальнейшей работе именно к ним был максимально требователен. Истинными «климовцами» по жизни становились немногие. Владимир Яковлевич не терпел даже малейшей фальши, а уж тем более предательства, не любил карьеризма и откровенного самовыдвижения, высоко ценил технический талант в гармонии с общечеловеческими качествами. Его ученики, называвшие себя «климовцами», никогда не становились первыми в чиновничьей иерархии при абсолютном творческом и организационном лидерстве в авиамоторных центрах Рыбинска, Уфы, Куйбышева, Москвы и Ленинграда. И повсюду «климовцы» продолжали называть и считать себя «рыбинцами», вызывая порой неприкрытое раздражение новых коллег, но тем не менее неизменно отдавая дань своей альма-матер.
