Версальский диктат
Параграфы части V позорного Версальского договора были выдержаны в духе ненависти. Мы больше не связаны ими, но полезно время от времени вызывать их в памяти. Условия этого договора дозволяли Германии иметь лишь малочисленную и неспособную к дальнейшему развитию армию. Однако самой досадной частью договора был не запрет иметь большую армию и не обязательная двенадцатилетняя повинность, а запрет на производство всех современных видов вооружения.
Действующей армии не позволялось иметь тяжелую артиллерию, за исключением нескольких тяжелых крепостных орудий и военно-морской и береговой артиллерии, которые до некоторой степени давали возможность осторожно с ними экспериментировать. Но военно-воздушные силы, танковые силы и подводный флот были уничтожены и полностью запрещены, и было также запрещено иметь химическое оружие. Германская армия была сокращена до 21 полка пехоты, 18 полков кавалерии и 7 артиллерийских полков плюс несколько малочисленных вспомогательных частей. Особенно сокращение численности коснулось полицейских сил, которые оказались не способны вести в современных условиях даже колониальную войну.
***
Примечание. Параграф 3 статьи 171 Версальского договора предусматривал, что «Германии также запрещено производить или ввозить бронированные транспортные средства, танки или подобные им машины, которые можно использовать в военных целях».
В соответствии с мирным договором от 31 августа 1919 года Германское Национальное законодательное собрание приняло соответствующий закон о выполнении условий договора, где мы читаем в параграфе 24:
«Наказание в виде заключения на срок до шести месяцев, содержания под стражей или штрафа в сумме до 100 000 марок будет наложено на того, кто будет действовать вопреки условиям мирного договора в отношении Германии, а именно:
1…
2…
3. На того, кто производит бронированные транспортные средства, танки или подобные им машины, которые можно использовать в военных целях».
Что касается вооружения и экипировки, армия едва ли представляла хоть какой-то прогресс сравнительно с 1914 годом. Поразительнее всего было непропорционально большое число кавалерийских полков по отношению к пехоте и артиллерии. После заключения перемирия у союзных держав было достаточно времени, чтобы составить настолько тягостные и позорные условия мира, насколько они только могли придумать, и маловероятно, чтобы их заботили наши интересы, когда они рассчитывали, каков должен быть состав нашей армии. Никакой ошибки быть не могло: Германию заставили согласиться на армию, которая не только была лишена какого бы то ни было наступательного потенциала, но и не была способна продолжительно находиться в состоянии обороны. Единственной тактикой, которая соответствовала нашим военным возможностям, должно было остаться нечто вроде «отступления с боем», а при нашей хронической нехватке как боеприпасов, так и людских резервов оно в считаные дни переросло бы в беспорядочное бегство.
Да, армия сохранила свойственный ей с давних пор дерзкий и воинственный наступательный дух, как и надлежало при ее славных традициях. Все это было прекрасно, и армия верила своим командирам, особенно генерал-полковнику фон Секту. Но нам были запрещены именно те виды оружия, которые имели наибольшее значение и продемонстрировали наибольшую наступательную мощь в последней войне, а без навыков ежедневного обхождения с ними армии грозила реальная опасность вообще забыть об их существовании или, по крайней мере, недооценить их в большей или меньшей степени.
Как мы уже сказали, тяжелая артиллерия еще в определенной мере сохранила свои функции. Военно-воздушные силы и подводные лодки, будучи относительно новыми родами войск, имели офицерский корпус, возникший во время войны, и традиции, насчитывавшие уже несколько лет. Разработки химических контрмер могли продвигаться и продвигались вперед.
Гораздо больше трудностей испытывали танковые силы. Во время войны мы фактически сами отказались от бронетанковых «войск» как таковых, поскольку наших 45 машин явно не хватало, чтобы образовать хоть какое-то их подобие. Все, что у нас осталось, — это скудный опыт, который хранили в своей памяти лишь несколько человек, да и эти люди, за немногими исключениями, оставили армию в результате сокращений. Вплоть до 8 августа 1918 года мы закрывали глаза на то, чего к этому времени достигли танки, и, разумеется, на возможные направления их развития. После войны прогресс бронетехники за рубежом много лет подряд утаивался от нас полностью, или в лучшем случае мы получали о нем лишь фрагментарное представление. В наших маневрах мирного времени напрочь отсутствовали танки или противотанковое оружие. Когда же, наконец, появились опытные макеты, сделанные из полотна, их толкали или переносили на руках, атакуя пехоту и артиллерию. Они смотрелись откровенно комично, а это не лучший способ создать образ смертельно опасного противника или склонить другие роды войск к изменению своей тактики, которая чем дальше, тем больше возвращалась к тактике 1914 года. Мы испытывали периоды реакции даже после войн, которые выигрывали, подобно Франко-прусской войне 1870—1871 годов, ypоки которой были освоены лишь в строевом уставе 1888 года. Но никогда еще регрессия не была настолько показательна, как после 1918 года.
Отдавая себе отчет в этих опасностях, немцы оснащали свои фальшивые танки моторами. Поскольку, однако, мирный договор позволял армии иметь буквально одну гусеничную машину, мы могли имитировать танковые атаки хоть с каким-то приближением к реальности лишь на очень удобной и свободной от препятствий местности; короче говоря, по большей части на плацу. Самодвижущиеся макеты сделали свое дело — они, по крайней мере, убедили офицеров и солдат задуматься о мерах противотанковой защиты, в результате чего мы ввели деревянные пушки, которые, как предполагалось, должны были изображать противотанковые орудия. Какими мы были непритязательными! Я помню, как мы гордились, когда удалось сделать жестяные орудийные башни наших «танков» вращающимися и когда мы научились имитировать пулеметный огонь с помощью маленьких машинок, стреляющих холостыми патронами. Какая радость охватила нас при виде нашего первого дымового генератора! Но величайшим нашим секретом были наши запрещенные тракторы «рюбецаль» (названные по имени мифического великана из Ризенгебирге, что в Силезии), которые были созданы на основе грохочущего промышленного трактора. На этих машинах мы в условиях строжайшей секретности испытывали под Графенвером тактику нашей танковой роты.
В те годы лишь несколько офицеров посвятили себя подробному и основательному профессиональному изучению процесса развития бронетанковых войск в его тактическом и техническом аспектах. Они были ограничены почти исключительно автотранспортными войсками (Kraftfahrtruppe), и какой же это был узкий круг! Но как высоко мы ценим память о том времени, когда мы носили кант цвета красной розы, отличие той службы! Как мы лелеем в памяти весь труд, вложенный нами, наше стремление к знаниям, наши поиски возможных путей развития этого нового оружия, оружия будущего! В те годы были заложены основы дисциплины, товарищества, воинского и технического искусства — тот единственный фундамент, на котором только и смогли утвердиться моторизованные и танковые части Германии, когда мы, наконец, освободились от ограничений, наложенных на наши вооружения. Мы, те, кто носил красный кант, воистину имеем право гордиться этим фундаментом: мы с благодарностью вспоминаем людей, которые в те трудные годы прилагали все силы для продвижения и развития танковых войск и которые так эффективно подготовили их сегодняшний подъем.
