Загадки Восточного фронта

Загадки Восточного фронта

Мы плавно подошли к анализу событий, происходивших на Восточном фронте, и здесь сразу сталкиваемся с огромным количеством непонятных моментов и вопросов без ответа. Причем эти самые вопросы возникают еще до того, как начинаешь работать с различными источниками, буквально при взгляде на обложки. Качество советской историографии давно стало притчей во языцех, но я бы не спешил огульно записывать все книги, изданные до 1990 года, в макулатуру, потому что даже в них содержится масса ценных сведений, нужно только внимательно и скрупулезно процеживать килотонны главпуровской воды, и тогда вы сумеете найти золотые крупицы истины.

Вот вам первый пример, а точнее, загадка номер ноль. Берем книгу, которую в своей работе используют практически все историки, — М. Кожевников «Командование и штаб ВВС Советской Армии в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», Москва, издательство «Наука», 1977 год. На обороте титульного листа гордо красуется: «Утверждена к печати Институтом военной истории МО СССР». Вас в только что прочитанном ничто не смущает? Например, то, что Рабоче-Крестьянская Красная Армия была переименована в Советскую Армию только 2 февраля 1946 года! То есть, если верить Кожевникову, Великую Отечественную вела и выиграла несуществующая армия! Можно ли после этого уважать издательство «Наука» вместе с примкнувшим к нему ИВИ МО СССР? Кстати, все течет, но ничего не меняется. В 1985 году монография Кожевникова была переиздана под тем же самым нелепым названием.

Часть сложностей и загадок возникает совершенно объективно. Если описания воздушной войны на Западе ясны и легко поддаются периодизации и классификации: вот вам Битва за Англию, вот стратегическое воздушное наступление союзников, вот борьба против нефтеперегонной промышленности Германии, то действия авиации на Восточном фронте, несмотря на размах воздушных сражений, загнать в прокрустово ложе периодов и определений гораздо сложнее. Причин этому несколько. Прежде всего это динамический характер войны на Востоке, когда фронт стремительно передвигался то в одном направлении, то в другом. На Западе все затяжные воздушные кампании велись со статичных, неподвижных баз по обе стороны Ла-Манша. Сначала немцы пытались сломить Британию, потом союзники пытались сломить Германию, но при этом воздушные флоты и авиакрылья никуда не перебазировались. Второй, не менее важной причиной было то, что все эти операции являлись стратегическими, даже если их пыталась вести тактическая авиация, как немецкий «Adlertag». На Востоке по разным причинам, хотя в первую очередь из-за отсутствия стратегической авиации, никто даже не пытался вести стратегическую борьбу. Все действия авиации, как немецкой, так и советской, были подчинены сиюминутным нуждам фронта, о далеких перспективах просто не было времени задумываться. Мы не говорим о недолгом базировании американских «Летающих крепостей» под Полтавой, ведь советское командование не сумело — или не захотело? — обеспечить безопасность этих аэродромов, и челночные операции стратегических бомбардировщиков так и остались случайным кратковременным эпизодом, не имевшим решительно никакого значения. Плюс сказывалась огромная протяженность фронта, не позволявшая собрать в одном месте крупный ударный кулак авиации. Разумеется, время от времени противники сосредоточивали силы для обеспечения очередного крупного наступления, но эти случаи были очень и очень редкими, их можно буквально пересчитать по пальцам. Для немцев это было обеспечение штурма Севастополя, наступление на Сталинград, Курская битва. И все! Наше командование лишь в период Курской битвы сосредоточило на небольшом участке фронта большое количество самолетов, в случае других наступлений фронтам приходилось использовать имевшиеся в их распоряжении воздушные силы, ну еще Ставка чего-нибудь подбрасывала, а так, чтобы, как немцы в ходе Битвы за Англию, собрать для проведения одной операции две трети всей наличной авиации — ни разу. И на память приходит лишь одна крупная воздушная битва — это Кубанский плацдарм в 1943 году. Как ни странно, даже под Курском авиация обоих противников гораздо больше занималась выполнением заказов танковых армий, чем борьбой за господство в воздухе.

После поражения в Битве за Англию немцам понадобилась победоносная экскурсия на Балканы и успешная высадка воздушного десанта на Крит, чтобы восстановить пошатнувшийся моральный дух Люфтваффе. Поэтому к лету 1941 года немецкие летчики снова начали с оптимизмом смотреть в будущее, тем более что их ожидала «правильная война», а не какие-то непонятные налеты на британские города, которые, кроме потерь, ничего не приносили. Тем более что война против «России и ее вассальных приграничных государств», как это назвал Гитлер в своей книге «Майн кампф», была конечной задачей Германского рейха, необходимые «жизненные пространства» находились в степях Украины, а совсем не среди польдеров Голландии или виноградников Шампани. Однако, несмотря на все бодрые заявления, Люфтваффе подошли к началу операции «Барбаросса» в далеко не лучшем состоянии, причем повинно в этом только само немецкое командование. Бомбардировочные эскадры буквально до последнего дня продолжали ночные налеты на территорию Англии, хотя эти операции не имели решительно никакого военного смысла и приводили лишь к потерям и изматыванию экипажей. В результате оказалось, что к 22 июня на Восточном фронте находилось всего около 3904 самолетов, что было меньше, чем Германия использовала на Западном фронте, хотя теперь протяженность линии фронта увеличилась примерно в три раза. Конечно, часть сил находилась на других театрах, но все равно такое откровенное пренебрежение противником объяснить сложно.

Вопрос о том, сколько самолетов имела к этому дню Красная Армия, уже давно загадки не представляет. Всего в приграничных округах было сосредоточено около 10 000 советских самолетов фронтовой авиации, дальнебомбардировочной и авиации ВМФ, то есть в 2,5 раза больше, чем имели немцы, а всего Красная Армия к этому дню имела около 20 000 самолетов, что было уже в три раза больше, чем у Германии.

Впрочем, выяснить примерное соотношение сил не составляло особого труда даже по данным открытой советской печати. Возьмем ту же самую книгу М. Кожевникова, страница 24. На ней приведена таблица, из которой следует, что в составе приграничных округов имелись 32 авиадивизии, 119 отдельных авиаполков и еще 36 эскадрилий корпусной авиации. В то же самое время немцы сосредоточили 306 эскадрилий (стр. 14). У кого больше? Ах да, мы же еще забыли дальнебомбардировочную авиацию в составе 9 дивизий, имевших 1346 самолетов, — там же, стр. 25. А если учесть, что, кроме всего этого, имелись еще авиация ПВО и авиация ВМФ (между прочим, немецкий флот своей авиации не имел), даже без всяких секретных архивных данных становится понятно, насколько велико было численное превосходство нашей авиации.

Однако полной ясности в этом вопросе тоже нет даже сейчас. Дело в том, что Советский Союз имел козырную карту, о которой немцы пока еще только мечтали, — войска ПВО. К началу войны в их составе числились: 3 корпуса ПВО, 3 дивизии ПВО, 9 отдельных бригад ПВО, 28 отдельных зенитных артиллерийских полков и так далее, всего 3329 зенитных орудий среднего калибра, 330 зенитных орудий малого калибра, 650 зенитных пулеметов. Выделенные из состава ВВС для целей ПВО страны 40 истребительных авиационных полков имели около 1500 самолетов. Эти самолеты как-то не принято учитывать в общей сумме. К началу войны в районе Москвы базировались 11 полков, в районе Ленинграда — 9, в Баку — 9, в Киеве — 4, в Риге, Минске, Одессе, Кривом Роге и Тбилиси — по одному полку, в восточной части Советского Союза — 2 полка. То есть на самом деле на аэродромах западной части страны базировалось больше 10 000 самолетов, но насколько больше — пока не ясно.

Еще больше ухудшала положение немцев позиция командования Люфтваффе. Дело в том, что многие историки указывали на специфическую особенность германских вооруженных сил. Армия, авиация и флот были не просто независимы друг от друга, а совершенно независимы, и верховное командование в лице ОКВ лишь с огромным трудом и на небольшие промежутки времени сводило воедино их усилия. Недаром ходит ехидная фраза, что на самом деле Германия вела три отдельные войны: на суше, на море и в воздухе. Кстати, только что приведенный пример Критской операции — блестящее тому доказательство. Люфтваффе одержали победу, на которую армии и флоту было решительно наплевать. Верховное командование Люфтваффе — ОКЛ — рассматривало необходимость поддержки сухопутных войск как досадную обузу, хотя, признаем честно, когда приходилось это делать, летчики справлялись с поставленными задачами неплохо. Но перед операцией «Барбаросса» командование Люфтваффе было полно решимости наконец-то перейти от всяких второстепенных мелочей к правильной войне.

Поэтому нам предстоит разобраться в том, какой же смысл оно вкладывало в понятие «правильная война». Дело в том, что немецкие доктрины отличались от идей Джулио Дуэ, которые исповедовали западные союзники. Был создан даже специальный термин «operativer Luftkrieg» — «оперативная воздушная война», заметьте, не стратегическая. Это было следствием принципиально иных взглядов на характер войны в целом. Если англичане, а потом и американцы считали возможным выиграть войну силами одной только стратегической авиации, нанося массированные удары по промышленным объектам и населенным пунктам, то немцы своим идеалом считали тотальную войну, в которой усилия всех видов вооруженных сил и родов войск будут слиты воедино для достижения конечной цели — победы. Еще во времена Веймарской республики теоретики старательно подчеркивали: идею, что ВВС способны самостоятельно решить исход войны, никто и никогда не высказывал. В 1935 году первый начальник Генерального штаба Люфтваффе генерал Вевер подготовил документ, озаглавленный «Luftkriegfurung», в котором говорилось:

«Посредством ведения воздушной войны надлежит решить следующие задачи в контексте тотальной войны:

Разгром вражеской авиации; после этого ослабление вражеских вооруженных сил и одновременная защита наших вооруженных сил, наших людей и их жизненного пространства.

Участие в операция на суше и на море для прямой поддержки наших армии и флота.

Действия против источников мощи вражеских вооруженных сил и нарушение путей доставки снабжения из тыла на фронт».

Решая эти общие задачи, Люфтваффе считались «составной частью всех вооруженных сил». Но, как мы видели ранее и увидим позднее, это оставалось благими пожеланиями, потому что рейхсмаршал Герман Геринг имел свое личное мнение относительно роли Люфтваффе.

Кстати, наверное, именно поэтому 22 июня немцы выделили для удара по советским аэродромам не более половины имевшихся сил. Что было дальше — известно всем. В первый же день 800 самолетов были уничтожены на земле, а еще 400 — в воздухе. Правда, злые языки говорят, что сами немецкие летчики претендовали на уничтожение не более чем 850 самолетов, а с учетом стандартного авиационного «коэффициента Мюнхаузена» эта цифра никак не может быть больше 500, перед нами еще одна интересная загадка. Кстати, до сих пор я не видел ни единого обоснования этой мистической цифры «1200» самолетов, которая считается безусловно верной. Вот просто некое откровение свыше снизошло на наших историков — и все тут.

Немцы поднесли один сюрприз противнику — массовое использование мелких осколочных бомб при налетах на аэродромы. 2-килограммовые и 10-килограммовые бомбы ранее в силу «мелочности» просто не учитывались, но несколько неожиданно они оказались исключительно эффективны при налетах на аэродромы. Вообще результаты первых боев представляют собой настоящий клубок загадок. Советские официальные данные утверждают, что к вечеру 24 июня было уничтожено 2949 самолетов, а вот немцы претендуют на уничтожение всего лишь 2546 машин.

Но тут мы сталкиваемся и с загадкой, предложенной противоположной стороной. Командование Люфтваффе отказывалось выделять силы для поддержки действий армии, что служило источником постоянных трений. Например, еще 20 июня офицер связи Люфтваффе при штабе Группы армий «Юг» совершенно официально сообщил, что «все наличные воздушные силы будут использованы против вражеской авиации», поэтому наступление немецких войск поддерживать никто не будет. Но, как мы знаем, бомбили советские аэродромы далеко не все немецкие самолеты, так чем же они занимались 22 июня?!

А теперь перейдем к арифметическим подсчетам. Если от 10 000 отнять 1200, сколько останется? 8800, что все равно заметно больше, чем имел противник. Далее мы снова будем опираться на немецкие данные. За второй день войны немцы уничтожили (или думали, что уничтожили) еще 600 самолетов, а всего к концу июня они записали в потери советской авиации 4614 самолетов. То есть у Красной Армии все равно должно было остаться более 5000 самолетов, то есть больше, чем немцы имели до войны. Но ведь вполне естественно, что на фронт перебрасывались новые части из внутренних округов. Так куда же исчезали советские самолеты, в какую черную дыру они проваливались?!

Намек на то, где следует искать ответ на этот вопрос, дают мемуары одного из немецких танкистов — Эрхарда Рауса, который со своей дивизией в сентябре 1941 года под Лугой захватил аэродром, заставленный новенькими самолетами. Отметьте для себя время и место; о какой еще внезапности может идти речь во время боев на Лужском рубеже под Ленинградом? Судя по всему, советские летчики просто бросали свои самолеты и удирали пешим строем. Ведь попытка улететь на тыловой аэродром на собственном самолете может привести к приземлению прямо в военный трибунал, а если нет самолета — никаких претензий. Я понимаю, что заявление о массовом дезертирстве «сталинских соколов» попахивает уголовным обвинением со стороны Комиссии по фальсификации истории в интересах России, но с удовольствием выслушаю любое правдоподобное объяснение.

В результате ситуация выглядит предельно просто: самолет погиб, но летчик героически пробился к своим. На этом фоне история странствий Александра Покрышкина со своим неисправным «мигом» выглядит режущим диссонансом. Но, наверное, именно поэтому Александр Иванович и стал тем, кем стал, в отличие тех тысяч летчиков, которые поспешили избавиться от собственных самолетов.

Хотя количество уничтоженных советских самолетов пугало самих немцев, все они отмечали крайне низкую подготовку советских летчиков. Например, командовавший 2-м Воздушным Флотом фельдмаршал Кессельринг называл истребление советских бомбардировщиков «форменным детоубийством». К 25 июня командование Люфтваффе решило, что достигнуто полное господство в воздухе, то есть в три дня достигнута цель, которой они не могли добиться за несколько месяцев Битвы за Англию, и теперь немецкая авиация вполне может переключиться на поддержку действий своих войск.

Даже если советские самолеты и появлялись над полем боя, они действовали крайне неэффективно. Приведем цитату из воспоминаний другого немецкого танкиста, Ханса фон Люка, который тогда служил в 7-й танковой дивизии:

«Вскоре стало ясно, что русские ВВС имеют только устаревшие самолеты, но кроме того, их пилоты даже отдаленно не напоминают наших летчиков-истребителей или пикировщиков либо пилотов наших западных противников. Это было для нас огромным облегчением, и когда появлялись русские самолеты, мы больше не бросались искать укрытия».

Советские бомбардировщики пытались остановить продвижение немецких войск, нанося удары по дорогам и мостам, но при этом действовали без всякого истребительного прикрытия. Интересно было бы знать: почему? Ведь, согласно всем официальным данным, истребители составляли практически половину всего самолетного парка советских ВВС. Свои войска они не прикрывали, бомбардировщики не сопровождали… Кстати, действия бомбардировщиков тоже вызывают кое-какие вопросы. Вот, например, вполне современные авторы В. Куликов и И. Мощанский абсолютно серьезно утверждают, что самолеты 98-го полка ДВА во второй половине дня 22 июня нанесли бомбовый удар по скоплению немецких танков в районе Варшавы. Помилуй бог, какие немецкие танки под Варшавой?! Они все, до последней единицы, были развернуты на границах СССР, может, эти танки приснились штабисту, готовившему официальный рапорт?

Но, между прочим, в это же самое время группировка Люфтваффе на Восточном фронта также таяла, словно кусок масла на горячей сковороде. Если 22 июня из 3900 самолетов около 3000 считались боеспособными, уже 5 июля, согласно документам Люфтваффе, у немцев осталось всего лишь около 1900 исправных самолетов, то есть за две недели боев немцы потеряли более 1000 машин. Так откуда возникли стаи ужасных самолетов с черными крестами, которые прокладывали дорогу не менее ужасным танкам с черными крестами?

Тем более что и с этим самым взаимодействием все далеко не так ясно, как кажется на первый взгляд. Дело в том, что собственная концепция Люфтваффе предполагала косвенную, а не прямую поддержку танковых частей, и то, что происходило под Ханникутом во Франции, являлось нарушением этой концепции. Люфтваффе предпочитали так называемый «вертикальный охват» вражеских сил. Они намеревались прикрывать уязвимые фланги быстродвижущихся танковых групп и наносить удары по резервам и укреплениям противника в ближнем тылу. Даже для знаменитого VIII авиакорпуса фон Рихтгофена, считавшегося «специализированным соединением непосредственной поддержки», эта самая поддержка занимала одно из последних мест в списке приоритетов. Задачами корпуса считались «атаки аэродромов с целью нейтрализации вражеской авиации, уничтожение линий коммуникаций, изоляция высших штабов, атаки пунктов сосредоточения главных сил противника», и лишь затем шло взаимодействие с танками.

Но действительность была такова, что немцам против своей воли пришлось на ходу отрабатывать методы взаимодействия, и, надо признать, учились они довольно быстро. В первых кампаниях связь между армией и Люфтваффе была чисто номинальной. Существовала должность офицера связи (генерала) при главнокомандующем сухопутных сил, при штабах армий и групп армий также имелись офицеры «колюфт» — «Kommandeur der Luftwaffe», однако их единственной обязанностью было руководство действиями разведывательных эскадрилий, которые были прямо подчинены армии. Об атаках командирам приходилось договариваться лично, как это делали Гудериан с Лёрцером. И система «колюфт» сохранялась в течение всей кампании 1941 года.

Армия пыталась добиться расширения функций «колюфт» на действия по поддержке войск, Люфтваффе сопротивлялись этому. В результате «колюфт» оказались просто вне игры, а задачу поддержки войск переложили на штабы авиакорпусов. Лидером, как и следовало ожидать, оказался VIII авиакорпус, точнее, его начальник штаба генерал-майор Шульц. Появились должности «Nahkampff?hrer» — руководитель непосредственной поддержки и «Fliegerverbindunbgsoffizier» — офицер связи авиации или «фливо». В мае 1941 года эта структура появилась в каждом из авиакорпусов, но руководителем непосредственной поддержки чаще всего назначался командир одной из групп, у которого и так забот хватало. Он поддерживал связь со штабами армейских корпусов и выделял силы для их поддержки.

Гораздо более важную роль играли «фливо», которые накануне «Барбароссы» появились во всех танковых дивизиях. Но этого было мало, и количество «фливо» стремительно росло, только во II авиакорпусе к началу операции «Тайфун» в октябре 1941 года с войсками работал 31 «фливо», а еще 9 — в штабе. К 1942 году обычной практикой стало присутствие «фливо» в штабе каждого полка.

И все-таки немецкие документы говорят о том, что в период стремительного наступления немецкой армии летом и осенью 1941 года Люфтваффе работали больше по ближним тылам Красной Армии, чем на поле боя. Опять-таки сошлемся на воспоминания того же генерала Рауса, который утверждает, что впервые увидел собственную авиацию где-то в начале сентября. Ну а что касается грозных пикировщиков, их роль оставалась пропорциональной числу, то есть минимальной. Ведь знаменитый сентябрьский удар корпуса Гудериана на юг, на Лохвицу, который привел к образованию Киевского котла, поддерживали KG3hKG53, JG 51и эскадрилья Ме-110. Ни одна из StG на месте событий не была замечена.

В общем, успехи Люфтваффе в первый период войны были обусловлены не собственной силой, а слабостью Красной Армии, тем более что на этом сверкающем фоне появились уже первые грозные признаки. Самым главным оказалась неспособность германского командования превратить оперативные успехи в стратегические. Вдобавок Люфтваффе так и не пожелали отказаться от собственной войны.

Мимоходом заметим, что 25 июня именно с налета советской авиации на Хельсинки началась очередная советско-финская война, результатом чего стала блокада Ленинграда и гибель миллиона человек. Наши историки охотно говорят, что 23 июня В. Молотов потребовал от Финляндии четко определить свою позицию, но дальше на них нападает ураганный склероз, и они забывают добавить: финское правительство четко ответило, что в советско-германском конфликте Финляндия сохраняет нейтралитет. В ответ был предпринят этот налет, кстати, силами 560 самолетов. Им нельзя было найти более полезное применение на Восточном фронте?

После того как Люфтваффе создали свои базы в районе Смоленска, у немцев появилась возможность начать налеты на Москву. 21 июля состоялся первый из них, в нем участвовали 195 бомбардировщиков 2-го Воздушного Флота Кессельринга. То есть на Восточном фронте немцы начали с того, чем они над Англией закончили. При этом никому из люфтгенералов даже в голову не пришло организовать хоть какое-то сопровождение бомбардировщиков, что, увы, говорит о неэффективности действий советских истребителей. Всего до 5 апреля 1942 года, когда эти налеты завершились, немцы провели 76 ночных и 11 дневных рейдов, причем все они даже близко не напоминали первый, так как в них участвовало не более 50 самолетов за раз. То есть тяжелая борьба в небе Москвы оказывается очередным мифом, но, по утверждениям советских историков, в ходе этих налетов ПВО Москвы уничтожала до 50 немецких самолетов в день.

Самое необъяснимое, что такая борьба вообще состоялась. В разгар операции «Тайфун» Люфтваффе занялись самым подходящим делом — стратегическими бомбардировками двух столиц, бросив свои войска без поддержки. Только в октябре 1941 года немцы совершили 35 налетов на Москву и 30 налетов на Ленинград, и неважно, что в них участвовало совсем немного самолетов. В самый неподходящий момент Люфтваффе начали распылять свои силы, видимо, уверовав в то, что окончательная победа совсем близка. И это было не случайно, мы еще увидим подобные эксперименты в гораздо более сложной обстановке 1943–1944 годов.

Кессельринг, проводивший налеты на Москву, прямо заявлял, что не верит в их эффективность. Вообще большинство немецких авторов называют эти налеты «атаками для престижа». Геринг на допросе в 1945 году показал, что эти налеты никогда не проводились крупными силами и были начаты лишь в ответ на ядовитый вопрос Гитлера: «Вы верите, что в Люфтваффе найдется эскадра, у которой хватит смелости совершить налет на Москву?» Дальше выясняются совсем потрясающие детали: немцы понятия не имели, где находятся московские заводы и чем они занимаются! Лишь в 1943 году по настоянию генерала Ешоннека разведка начала сбор таких сведений.

К началу операции «Тайфун» немецкие войска в целом и Люфтваффе в частности откровенно выдохлись. Поэтому не приходится особо удивляться тому, что все кончилось именно так, как кончилось. Почти сразу после начала вторжения в Советский Союз немцы начали ощущать нехватку сил. В это же самое время, к осени 1941 года, советские ВВС понесли ужасные потери — около 7500 самолетов. Но даже если бы из тыловых районов и с заводов на фронт не было отправлено ни одной машины, и в этом случае, с учетом немецких потерь, численное превосходство все равно оставалось на нашей стороне. Поэтому сведениям о том, что во время операции «Тайфун» немцы имели превосходство в воздухе, не стоит доверять безоговорочно.

Несчастный VIII авиакорпус Рихтгофена выполнял роль пожарной команды, которую бросали с одного участка фронта на другой. В августе его перебрасывают с центрального участка фронта под Ленинград: дело в том, что I авиакорпус, находившийся там, откровенно не справлялся со своими задачами. Его «фливо» откровенно признавали, что сил у корпуса не хватает, а имеющиеся самолеты совершенно не подходят для решения возникающих задач. Кстати, у самого Рихтгофена сил также осталось совсем немного, например его StG 2 сократилась до 50 пикировщиков.

С прибытием его самолетов немецкие войска немного оживились, 16-я Армия возобновила наступление, однако решающего успеха так и не добилась. Зато его уход поставил перед Группой армий «Центр» множество проблем. Если сухопутные войска еще как-то готовились к операции «Тайфун», приводя себя в порядок, Люфтваффе такой возможности не имели. VIII авиакорпус вернулся под Москву в самом конце сентября, буквально накануне начала наступления. Поэтому, когда у Рихтгофена спросили, может ли он гарантировать поддержку войск, генерал отказался сделать это. Во время боев под Брянском и Вязьмой 2-й Воздушный Флот еще что-то предпринимал, но ухудшение погоды поставило крест и на этих усилиях. К тому же теперь Люфтваффе пришлось заниматься доставкой снабжения передовым немецким частям в районе Калинина, потому что система наземных коммуникаций окончательно рассыпалась. Вдобавок в середине ноября II авиакорпус был отправлен на Средиземное море, а то, что осталось от VIII авиакорпуса, воспринимать всерьез было нельзя. 3 декабря в нем имелось 16 исправных самолетов, а через 5 дней — всего лишь 3!

Словно издеваясь, 8 декабря Гитлер приказывает своим летчикам не только остановить наступление советских армий, но и начать бомбардировки промышленных центров! В общем, Люфтваффе не выдержали и сломались под непосильным бременем. Когда были собраны обломки, Герингу предстояло решить, чем немецкая авиация на Восточном фронте будет заниматься в 1942 году, хотя совсем недавно отрицалась даже сама возможность этой кампании, войну собирались закончить в 1941-м. И он оказался перед неприятной дилеммой: требовалось начать более активную поддержку армии, но это могло привести к потере самостоятельности Люфтваффе, чего рейхсмаршал допустить не мог.

А что советская авиация? Если верить мемуарам наших генералов и маршалов, в 1941 году она в боевых действиях замечена не была.

Прежде чем приступить к рассказу о кампаниях 1942 года, наверное, следовало бы проанализировать причины столь сокрушительного разгрома советской авиации в 1941 году. К сожалению, здесь не будет никаких загадок, причины давно и хорошо известны, требуется лишь правильно расставить акценты, так сказать, определить удельный вес каждой из причин в конечном результате.

В последнее время принято усиленно опровергать тезис о технической устарелости советских ВВС к моменту начала войны, историки гордо потрясают цифрами производства новых самолетов и трещат про тысячи «яков», «мигов» и «пешек». Да, к 22 июня было произведено некоторое количество новых самолетов, и они даже начали поступать в строевые части, но все равно основная масса самолетов в приграничных округах оставалась устаревшей, скажем, из 1343 истребителей Западного военного округа лишь 253 были новых моделей. Как ни были хороши в свое время И-153 и И-16, драться на равных с Me-109F они уже не могли. То же самое следует сказать и о бомбардировочной авиации, СБ и ТБ-3 давно следовало снять с вооружения, однако именно они составляли большинство наших бомбардировщиков. Ил-4 еще можно было считать относительно боеспособным самолетом, но к этому времени он уже явно не был достижением технической мысли. К тому же у нас как-то не принято задумываться о боевых качествах новых самолетов: раз новый, значит, обязательно хороший.

Но давайте попробуем посмотреть без предубеждения на новый и хороший МиГ-3. Вы никогда не задавались вопросом: а для чего, собственно, строился этот самолет? Вот все утверждают, что он был высотным скоростным истребителем. Согласимся с этим, но тут же зададим второй вопрос: а кого и как будет он сбивать? Сколько истребителей МиГ-3 и сколько часов времени потребуется, чтобы уничтожить одну «летающую крепость»? Ведь далеко и высоко летают стратегические бомбардировщики, а немцы и японцы на своем опыте моментально выяснили, что даже с пушечным вооружением такой самолет сбить предельно сложно. И сразу третий вопрос: какие стратегические бомбардировщики имели наши потенциальные противники, ну, скажем, Германия? До появления Не-177 еще оставались 3 года, нужно обладать гениальным предвидением, чтобы загодя спроектировать уничтожитель «грейфов». Так я жду ответа на поставленный мной вопрос: с какой целью строился МиГ-3? Уж явно не фронтовой истребитель Me-109 предполагался его противником, ведь про плохие летные характеристики «мига» на малых высотах не писал только ленивый.

Тактика истребительной авиации с ее звеном-тройкой тоже была явно устаревшей. Создается впечатление, что наши летчики принципиально не замечали идущих на Западе жестоких воздушных боев, не желая обременять себя всякими буржуйскими штучками. Отсутствие раций на истребителях тоже оказалось существенным минусом, тесно переплетающимся именно с тактикой воздушных боев, когда требуется координация действий.

Откровенно слабой была подготовка советских летчиков. Разумеется, мы не станем утверждать, что они поголовно не умели летать, многие прославленные асы начали воевать с первого же дня. Но уровень подготовки среднего летчика вызывал только сожаление: о чем вообще можно говорить, если в 1943 году ставится задача в дивизии пикировщиков иметь один полк пилотов, умеющих проводить атаки с пикирования! Почитайте историю пикировщика Пе-2, выпущенную в серии «Арсенал-коллекция».

Огромную роль сыграла внезапность нападения. Честно говоря, не знаешь, смеяться или плакать, когда читаешь книгу М. Солонина «На мирно спящих аэродромах», где он пытается доказать, что упреждающий удар — это не более чем измышления завравшихся военных теоретиков. Не читали японцы Солонина перед тем, как бомбить Перл-Харбор, израильские военные тоже оказались на редкость безграмотными, потому что до сих не подозревают, что во всех войнах с арабскими государствами действовали совершенно неправильно. Опровергать приводимые им примеры мы не станем, так как уже писали, что у немцев просто не хватало самолетов, чтобы нанести удар по всем аэродромам сразу, поэтому добрая половина не была затронута первым ударом. Но ведь были еще второй и третий удары, а при отсутствии надежной системы обнаружения и оповещения они могли оказаться ничуть не менее результативными, чем первый. К сожалению, такая вещь, как радиолокатор, в наших ВВС в годы войны была такой диковиной, как африканский жираф. Вот немецкие самолеты перед Курской битвой от упреждающего удара советской авиации спасли именно РЛС.

Ну и, разумеется, сыграла свою роль паника, которая в 1941 году разъедала воинские части быстрее азотной кислоты. Тот же Солонин правильно пишет о «паническом перебазировании» или попросту бегстве, однако он грубо ошибается, когда утверждает, что это была главная причина ужасающих потерь нашей авиации. Да, она тоже имела место, но отнюдь не главная и далеко не единственная. Причин было много, они сливались воедино, переплетались между собой, у такого глобального явления просто по определению не может быть единственной причины, и не следует «для ясности изложения» все сводить к одному-единственному фактору.

1942 год с точки зрения войны в воздухе не был отмечен большими событиями, чему, скорее всего, немцы только радовались. К началу летней кампании силы Люфтваффе не только не увеличились, но даже не восстановились, поэтому немцам пришлось изворачиваться. Вообще силы вермахта к лету 1942 года уже были безнадежно подорваны, хотя до Гитлера и его окружения это пока не дошло, и затеянное летнее наступление вряд ли имело шансы на успех, тем более что предусмотренный планом «Блау» удар по двум расходящимся направлениям был попросту прыжком в пропасть. Люфтваффе не были исключением, тем более что сейчас на Восточном фронте остались только два воздушных флота — 1-й и 4-й, насчитывавшие в общей сложности около 2750 самолетов, то есть на тысячу с лишним меньше, чем год назад. Вдобавок с новой силой вспыхнули споры: чем должны заниматься германские ВВС — вести собственную «оперативную войну» или все-таки поддерживать армию. В результате Люфтваффе снова уселись аккуратно между двух стульев, не преуспев ни там, ни тут. На нас не должны производить ложное впечатление сиюминутные тактические успехи немецкой авиации — стратегических результатов она снова не добилась.

Согласно директиве Гитлера № 41, подписанной 5 апреля 1942 года, центр тяжести наступления смещался на южное крыло фронта, и прелюдией к генеральному наступлению становились операции в Крыму.

Сначала предполагалось очистить Керченский полуостров, а потом выдернуть саднящую занозу Севастополя. Здесь следует заметить, что один из главных аргументов в пользу этих операций является совершенно надуманным. В последнее время модным стало говорить о том, что советская авиация угрожала румынским нефтяным месторождениям. Теоретически — да, практически — ни в коей мере. Если вспомнить события 1941 года, то выяснится, что Авиация Дальнего Действия сумела провести лишь несколько пропагандистских налетов на Берлин силами десятка самолетов (к этому времени англичане уже посылали к Берлину сотни бомбардировщиков, пусть это были «веллингтоны»), а в районе Плоешти не появлялась вообще.

31 марта генерал Манштейн (звание фельдмаршала он получит за взятие Севастополя) подписывает предварительный приказ на операцию «Траппенъягд». 17 апреля в ставке Гитлера проходит бурное совещание, на котором впервые откровенно обрисовывается плачевное состояние германских ВВС. Для захвата Керченского полуострова приходится сосредоточить такие силы, «что оставшийся фронт Группы армий „Юг“ на это время останется без воздушной поддержки». 20 апреля командир VIII авиакорпуса фон Рихтгофен лично встречается с Гитлером и добивается от того передачи своему корпусу дополнительных эскадрилий, причем он получает на одну бомбардировочную группу больше, чем считал нужным. Более того, VIII авиакорпус выводится из подчинения 4-му Воздушному Флоту и становится самостоятельным соединением, которое подчиняется непосредственно Герингу, после чего его перебрасывают на юг. А чтобы заткнуть образовавшуюся дыру, на Восток переводят малочисленный V авиакорпус, для солидности повесив на него пышное название: «Командование Люфтваффе „Восток“». Однако советское командование так и не воспользовалось резким ослаблением германской авиации на двух третях протяженности фронта, похоже, оно даже не заметило этого.

Решающую роль в операции «Траппенъягд» должна сыграть поддержка Люфтваффе, и наступление несколько раз откладывалось именно по просьбам Рихтгофена. Задачи авиации были прописаны исключительно детально, каждая эскадрилья получила свою конкретную цель, никаких общих фраз типа «поддержать» и «бомбить». Даже дальние бомбардировщики были привлечены к уничтожению советских батарей, то есть, что бы ни думал тот же Рихтгофен, корпус превратился в летающую артиллерию армии Манштейна. Как известно, эта операция завершилась новым успехом немцев и разгромом советских армий на Керченском полуострове. Сразу после этого Манштейн начинает штурм Севастополя, после ожесточенных кровопролитных боев крепость была захвачена. И снова заметный вклад в этот успех вносит VIII авиакорпус.

2 июня 1942 года начинается самая мощная и самая продолжительная артподготовка, которую когда-либо проводила немецкая армия на Восточном фронте. Непрерывный обстрел и бомбежка Севастополя продолжаются 5 дней, но с другой стороны, в первый день операции немецкая авиация совершает всего лишь 723 самолето-вылета, что отнюдь не является потрясающей цифрой. Другое дело, что такие налеты шли день за днем, а после перехода немцев в наступление количество вылетов удваивается. На аэродромах Севастополя еще оставались советские самолеты, но оказать сопротивление у них не получалось. И странной выглядит позиция такого уважаемого и скрупулезного историка, как М. Морозов. Пытаясь доказать, что воздушные бои были интенсивными, он пишет: «Так что на самом деле у немецких пилотов не было причин жаловаться на отсутствие в воздухе советских самолетов». По его данным, 9 июня советская авиация совершила целых 98 вылетов, но сам же Морозов пятью страницами раньше пишет, что в тот же день немецкая авиация совершила 1044 вылета. Цифры говорят сами за себя.

Кстати, именно в советских документах, касающихся воздушных боев над Севастополем, впервые появляются намеки на то, что Ил-2 является не таким уж неуязвимым, как считалось ранее. Это объясняется легко: в бой вступили немецкие истребители Me-109G, вооруженные 20-мм пушкой MG-151.

Впрочем, даже столь интенсивные операции Люфтваффе не принесли немцам особых дивидендов. Немецкие атаки 7 июня захлебнулись, и пехотные командиры констатировали:

«На основании собственного опыта следует сделать вывод, что почти нет надежд на успех Люфтваффе при атаке непрерывной линии укреплений, которые строились годами».

Все дело в том, что большое количество вылетов так и не перешло в качество. Немцы сбрасывали до 1000 тонн бомб в день, чего хватило бы при борьбе с полевыми укреплениями, но здесь требовалось больше бомб и более тяжелые бомбы. Наверное, английская авиация, которая сделала повседневной практикой использование бомб весом в 2 и 4 тонны, справилась бы лучше, потому что для немцев все, что весило более 500 кг, уже становилось исключением. Но Севастополь все-таки был взят, и немцы могли переходить к наступлению на южном участке фронта, которое привело их в конечном итоге к Сталинграду.

Видимо, эта победа заставила командование Люфтваффе окончательно потерять связь с реальностью, потому что снова из ниоткуда возникают проекты стратегических бомбардировок, причем силами того самого хлипкого Командования Люфтваффе «Восток», которое имело всего две недоукомплектованные авиадивизии на фронте всей Группы армий «Центр». Юмор ситуации заключается в том, что немцы, намереваясь бомбить советскую военную промышленность, даже не подозревали, где какие заводы находятся. Зато меморандум по вопросам непосредственной поддержки войск показал, что на этом участке фронта военная мысль застыла на уровне 1939 года. В нем даже не упоминаются действующие в других местах «фливо»! Про такую вещь, как радиосвязь, тоже не говорится ни слова! Нет, действительно, летом 1942 года немецкая военная машина пошла вразнос, и правая рука уже не подозревала, чем занимается левая.

Первые операции на юге принесли некоторые успехи немцам, и снова советские историки принимаются рассказывать сказки о тысячах самолетов с черными крестами на крыльях, которые буквально закрывали солнце. На самом же деле немцы решали задачу, как поделить имеющуюся горстку самолетов на весь огромный Восточный фронт. Во всяком случае, в директиве Гитлера № 41 можно увидеть такие слова: «Следует иметь в виду возможность срочной переброски частей Люфтваффе на северный и центральный участки фронта, необходимо поддерживать готовность наземных служб к таким операциям».

Окончательный приговор немецким войскам на Востоке подписал Гитлер, издав директиву № 45, в которой предусматривалось одновременное наступление на Сталинград и Северный Кавказ, для чего Группа армий «Юг» делилась на две группы армий. То же самое произошло и с 4-м Воздушным Флотом, который возглавил Рихтгофен, его тоже начали делить. VIII авиакорпус поддерживал 6-ю Армию Паулюса, наступавшую на Сталинград. В конце августа появилось Командование Люфтваффе «Дон», которое помогало 2-й Армии сдержать атаки Воронежского фронта генерала Ватутина. А вот для поддержки армий, наступавших на Северный Кавказ, самолетов уже просто не осталось. Лишь когда наступление заглохло, туда направили кое-какие соединения.

Советское командование также занялось структурными реформами. 5 мая 1942 года приказом НКО была сформирована первая воздушная армия смешанного состава, а в течение всего года постепенно авиация каждого фронта была реорганизована в воздушные армии. В ноябре 1942 года произошла небольшая революция. Воздушные части были изъяты из подчинения общевойсковым армиям. Правда, не все реформы были удачными. Так, приказом НКО от 1 июля началось формирование специализированных истребительных и бомбардировочных армий. Увы, этот опыт оказался неудачным. 1-я Истребительная Армия участвовала в июльских боях совместно с другой экспериментальной армией — 5-й Танковой. Выяснилось, что пока Красная Армия не готова использовать подобные соединения, и летчики и танкисты понесли большие потери, не добившись ничего серьезного. Бомбардировочная армия распалась естественным порядком, после того как из нее изъяли поочередно несколько дивизий.

Тем временем VIII авиакорпус продолжал разрываться, пытаясь решить одновременно несколько задач. Он поддерживал войска Паулюса и наносил удары по тыловым коммуникациям Красной Армии, причем теперь к железным дорогам добавилась еще и Волга, которую также следовало перекрыть. 23 августа Люфтваффе совершают массированный налет на Сталинград, в ходе которого город был практически уничтожен. Немецкие войска вышли к Волге, и в очередной раз немцам начало мерещиться, что победа находится на расстоянии вытянутой руки. Однако темпы наступления явно замедляются, и воздушный герой Германии генерал фон Рихтгофен решает подстраховаться. Похоже, он почуял что-то неладное, потому что 27 августа отправляет личного посланца в Берлин к Герингу с «телегой» на Паулюса, говоря о «слабости и нервозности командования армии». Вообще этот генерал имел дурную славу интригана и стукача, но к истории воздушной войны это не имеет никакого отношения.

Эту репутацию он подтвердил, когда во время боев в городе 1 ноября официально заявил генералам Паулюсу и фон Зейдлицу, что его самолеты используются неправильно. Советские и немецкие войска разделяют считаные метры, и потому даже пикировщики не могут действовать без опасения поразить своих. Если мы вспомним, что успех штурма Севастополя был предопределен тем же фактором, что и успех штурма Крита, — изолированностью района боев, то в Сталинграде было не так. В книге «Свастика над Волгой» авторы рассказывают об оглушительных успехах немецкой авиации в борьбе с судоходством на Волге. Успехи были, никто не собирается спорить, но важнее было другое — немецкая авиация не сумела перерезать коммуникации, и советские войска в Сталинграде продолжали получать подкрепления и боеприпасы. А вслед за небольшой неудачей последовал уже катастрофический провал. Немецкая авиаразведка не сумела вскрыть подготовку операции «Уран» и сосредоточение крупных сил Красной Армии на флангах Паулюса. 4 ноября 1942 года Рихтгофен бодро сообщил Паулюсу, что «все спокойно». До начала советского наступления оставалось две недели…

А дальше случилось то, о чем до сих пор ожесточенно спорят историки. Гитлер приказал 6-й Армии оставаться в Сталинграде, полагая, что Люфтваффе сумеют организовать ее снабжение по воздуху. Наверное, сталинградский воздушный мост и был самым интересным и значимым событием воздушной войны за весь 1942 год. Некоторые основания для оптимизма у немцев имелись. Во время предыдущей зимней кампании Люфтваффе сумели наладить снабжение котлов в Демянске и Холме. Более того, 4-й Воздушный Флот еще во время наступления на Сталинград сам поработал в качестве «воздушного извозчика», доставив частям 6-й Армии более 9000 тонн грузов. Но ни Гитлер, ни послушно поддакнувший ему Геринг не учли простого факта — теперь предстояло снабжать целую армию, причем сразу было ясно — не одну неделю. Для простого выживания 6-й Армии требовались 300 тонн грузов ежедневно, для сохранения боеспособности — не менее 500. А на такой подвиг Люфтваффе не были способны, о чем сразу заявили и Рихтгофен, и командир VIII авиакорпуса генерал Фибиг.

Часть историков утверждает, что, если бы воздушный мост работал так, как было задумано, самолеты вылетали с хорошо оборудованных аэродромов Тацинской и Морозовской и приземлялись на хорошо оборудованном аэродроме в Питомнике, история могла бы принять иной характер. Утверждение более чем сомнительное. Напомним, что стоит русская зима, а тот, кто бывал в приволжских степях, хорошо знает, каково там в это время года. И даже без всяких иных помех погода внесла бы серьезные коррективы в планы немцев, но достаточно быстро немцам стало не до погоды. После рейдов советских танкистов воздушному мосту подрубили западную опору.

К 5 декабря немцы спешно сформировали импровизированный транспортный воздушный флот из 11 групп Ju-52, 2 групп устаревших бомбардировщиков Ju-86 и 4 групп бомбардировщиков Не-111. К середине января в него вошло не менее 14 групп Не-111, в том числе KG 55 и KG 27 в полном составе. Вообще под Сталинград было отправлено все, что только могло летать, — группа специального назначения KGzbV 200 с новыми четырехмоторными FW-200, I./FKG 50, получившая еще не доведенные Не-177. Попытались использовать даже прототип Ju-290V1, который мог поднимать до 8 тонн груза, но этот самолет разбился. Всего было собрано около 600 самолетов — и все напрасно.

И вот здесь впервые себя проявляют советские ВВС. Генерал Новиков, имевший в своем распоряжении 8, 16 и 17-ю воздушные армии, организует эффективную блокаду Сталинградского котла. За период с 24 ноября до 3 февраля, когда капитулировали последние немецкие части, лишь 4 раза Люфтваффе сумели отправить около 350 тонн груза в сутки и еще 3 раза — более 250 тонн. До того как советские войска захватили аэродромы Питомник и Гумрак, из котла успели вывезти около 25 тысяч раненых. Кстати, «отправить» груз в нашем случае совсем не означало «доставить». После потери аэродромов Питомник и Гумрак немцам пришлось сбрасывать грузы на парашютах, а куда они падали — это уже бог весть.

На этом эпизоде стоит остановиться более подробно. У нас много пишут о блокаде окруженной армии Паулюса, о провале контрудара Манштейна, но почти ничего не рассказывается об организации воздушной блокады Сталинградского котла. А ведь еще прошлой зимой пусть с большими потерями, но немцам удалось организовать снабжение по воздуху Демянского котла. Под Сталинградом дела пошли совсем иначе, и западные историки называют действия командования советских ВВС образцом тщательного планирования и умелого использования ресурсов. Жаль только, что далеко не всегда это было именно так.

Были выделены четыре зоны, в каждой из которых авиация имела свои четко определенные задачи. Первая зона стала внешним кольцом окружения, на ее периметре располагались немецкие аэродромы Морозовская, Тацинская, Сальск, Новочеркасск, Ростов, с которых противник пытался организовать снабжение окруженной армии. 17-я и 8-я воздушные армии должны были пресечь всяческие полеты в этой зоне.

Вторая кольцевая зона находилась между внешним и внутренним фронтами окружения. Здесь проходил воздушный коридор, по которому немецкие самолеты пытались пробиться к Сталинграду. Командование ВВС разделило эту зону на пять секторов, которые контролировали 16-я и 8-я воздушные армии, а также 102-я дивизия ПВО.

Непосредственно вокруг котла находилась третья зона шириной около 30 км, в которой были развернуты зенитные батареи на возможных маршрутах немецких самолетов. Немецкие пилоты уже научились уважать советские зенитки и потому старались уклониться от их огня, попадания под атаки истребителей.

Наконец, четвертая зона накрывала сам котел. Кроме Питомника, немцы имели внутри котла еще четыре более мелких аэродрома, где некоторое время базировались немецкие истребители (до 40 Me-109). Однако постоянные атаки советских штурмовиков и бомбардировщиков быстро вынудили покинуть эти места базирования, так как они стали небезопасными.

Сначала немцы отправляли транспортные самолеты в Сталинград поодиночке или мелкими группами, над котлом их встречали немецкие истребители. Но с 25 ноября, когда была завершена организация воздушной блокады, советские истребители начали перехватывать немцев на всем протяжении пути в Сталинград. Наладить постоянное истребительное сопровождение немцы не сумели, да и сил для этого у них просто не было, поэтому транспортная авиация несла большие потери. Одновременно наша авиация бомбила немецкие аэродромы внутри котла.

Немцы попытались парировать новые угрозы, наладив истребительное сопровождение транспортов, для чего им пришлось оснащать Ме-109 и Ме-110 подвесными баками, но все равно каждый следующий полет обходился им все дороже. Советская авиация находилась в гораздо более выгодном положении, истребительные аэродромы располагались на расстоянии до 50 км от кольца окружения, а бомбардировочные — не более чем в 100 км. Вдобавок начались беспокоящие налеты ночных бомбардировщиков По-2. Если они и не приносили ощутимого вреда, то держали немцев в постоянном напряжении.

Для повышения эффективности действий своей авиации советское командование создало специальную систему управления с земли. Правда, с учетом недостаточного оснащения рациями наших истребителей не следует переоценивать ее значимость, тем более что главный узел на аэродроме Котлубань предназначался для управления действиями всей 16-й Воздушной Армии. Армия, которой управляют из одного центра? Но лучше что-то, чем ничего, даже далекая от совершенства система давала положительные результаты, тем более что подобные центры были созданы во всех четырех зонах.

Советская авиация также бомбила и базовые аэродромы, с которых осуществлялось снабжение котла. Наверное, самым эффектным стал разгром 9 января аэродрома в Сальске. Немцы спешно расчистили от снега участок поля в знаменитых Сальских степях и гордо назвали его аэродромом. Главным достоинством «аэродрома» была большая площадь, что позволило собрать там до 300 самолетов. Учитывая важность аэродрома, его прикрыли зенитками и перебросили туда истребители. Действительно, ПВО Сальска оказалась сильной, и два налета 622-й ШАД были отбиты. Успех принесло нестандартное решение — для атаки аэродрома отправили всего лишь семерку штурмовиков, полагая, что мелкая группа сумеет проскочить незамеченной. Так и произошло: немцы были застигнуты врасплох и на аэродроме сгорело более 70 самолетов. Увы, такие нестандартные ходы были очень редки, чаще советские генералы действовали шаблонно.

В середине января 1943 года в Таганрог прибыл фельдмаршал Мильх, чтобы проследить за работой воздушного моста. Его вывод был однозначным: операция провалилась.

В общем, попытка снабжать армию Паулюса по воздуху очень дорого обошлась Люфтваффе, которые тоже потеряли целый воздушный флот. Наверное, не стоит слишком верить данным советских архивов, которые сообщают об уничтожении 1065 немецких самолетов. Но даже если верить самим немцам, потеря 488 самолетов тоже была серьезным ударом. Кстати, как выяснилось позднее, серьезно пострадали летные школы, так как под Сталинград были отправлены многие инструкторы.

Казалось бы, после двух неудачных кампаний пора было сделать выводы, однако командование Люфтваффе продолжало упрямо гнуть свою линию. Все беды проистекают от того, что немецкой авиации просто не дают вести правильную войну. Генеральный штаб Люфтваффе заявляет, что в 1942–1943 годах до 80 процентов вылетов совершалось для поддержки армейских операций, и только это лишило немцев заслуженной победы. Эти шараханья между «оперативной войной» и действиями на поле боя принимают просто шизофренический характер.

Если же начать анализировать действия командования Люфтваффе, то становится понятным, что не следует во всех неудачах винить одного только Геринга. Да, именно он несет главную ответственность за поражение в Битве за Англию, но даже тогда разве он заставлял бомбардировочные эскадры судорожно метаться от одной цели к другой? Ведь это делали командующие воздушными флотами. К началу 1943 года более отчетливо проявилась вина и других ключевых фигур в руководстве Люфтваффе. Генерал Удет полностью провалил техническое перевооружение Люфтваффе, и, к своему ужасу, немцы в 1943 году обнаружили, что их самолеты начинают проигрывать авиации противника буквально по всем параметрам. Попытки модернизации Ме-109 не давали ощутимых результатов, ресурс самолета был исчерпан где-то на первых вариантах модели G. То же самое происходило и с FW-190. Единственным новым бомбардировщиком, принятым на вооружение Люфтваффе в годы войны, стал злосчастный Не-177, в судьбе которого роковую роль сыграли капризы Гитлера.

Учитывая, что с 1942 года немецкая промышленность безусловно проиграла гонку вооружений, так как Англия и СССР производили больше самолетов, про США мы уже и не говорим, а вдобавок немцам приходилось делить свои небольшие ресурсы на нескольких направлениях, можно лишь удивляться, как им удалось продержаться так долго. Например, немцы начали испытывать нехватку истребителей, которая со временем становилась все острее. Но ведь еще в марте 1942 года начальник Генерального штаба Люфтваффе Ешоннек заявил, что просто не знает, куда деть истребители, если их будут производить более чем 360 штук в месяц. Очень быстро выяснилось, что и эта цифра была совершенно недостаточной.

Люфтваффе просто сломались, они уже не могли вести самостоятельные операции и были вынуждены ограничиться поддержкой армии. Теория оперативной воздушной войны осталась в прошлом, хотя «несбыточные мечтания» продолжались. Большинство историков склонны рассматривать события 1943 года только под углом усиления ПВО Германии и борьбы с воздушным наступлением союзников. Однако события на Восточном фронте имели ничуть не меньшее значение, так как немецкая авиация буквально разрывалась на части, пытаясь решать массу разнородных задач.

1943 год стал годом масштабных наступлений Красной Армии и отчаянных попыток немцев остановить их. Разовый успех локального контрудара Манштейна под Харьковом весной этого года совершенно не менял общей картины. А провал операции «Цитадель» поставил крест на любых надеждах немцев проводить успешные операции стратегического масштаба, теперь они уже не могли ни наступать, ни успешно обороняться. И Люфтваффе волей-неволей были вынуждены заниматься поддержкой войск, совершенствуя и оттачивая взаимодействие с ними, хотя это уже никому не могло помочь.

При этом именно 1943 год является особенным с точки зрения действий авиации на Восточном фронте, потому что весной происходили крупные воздушные бои над «Голубой линией», а немного позднее, во время Курской битвы воздушные операции стали еще масштабнее, но при этом приняли весьма странный характер.

Если в начале года Люфтваффе на Восточном фронте имели около 2000 самолетов, то к маю им удалось увеличить свои силы до 3000 машин, но это уже мало что значило. В январе немцам пришлось снабжать гарнизон еще одного города, объявленного Гитлером «крепостью», — Великих Лук. Эта операция лучше всего характеризует состояние вермахта в данный период. Из 7000 человек гарнизона к своим прорвались только 100 человек, но Люфтваффе при этом потеряли еще 80 драгоценных самолетов плюс большое количество планеров, которые использовались в качестве «бомб снабжения».

В марте у немцев возникли проблемы с плацдармом на Тамани, снабжать который пришлось опять же Люфтваффе, но — мало того — большое количество вылетов совершалось для поддержки войск. В марте Манштейну удалось последнее успешное наступление немцев на Восточном фронте, он сумел ненадолго отбить Харьков. Но этот успех не привел к изменению ни стратегической, ни даже оперативной обстановки. Немцы были вынуждены провести очередную перетасовку воздушных частей, и во время Харьковской операции в 4-м Воздушном Флоте числились I и IV воздушные корпуса. Если во время этого наступления немецкая авиация действовала уверенно, заслужив благодарность танкистов, то достаточно быстро ситуация изменилась.

Весной 1943 года начались бои на южном крыле Восточного фронта, где советские войска пытались ликвидировать кубанский плацдарм немцев и уничтожить их 17-ю Армию. Это сражение интересно отнюдь не боями на земле, в ходе Великой Отечественной войны Красная Армия провела много гораздо более крупных и гораздо более успешных операций. Гораздо более важными были воздушные бои над Кубанью, Таманским полуостровом и Готской линией. Это было классическое сражение за господство в воздухе, и впервые с начала войны Люфтваффе не сумели взять верх над советскими ВВС, однако, к величайшему сожалению, наша авиация, захватив господство в воздухе, воспользоваться им в полной мере не сумела. Она научилась не проигрывать немцам, но искусство приносить победу так и осталось тайной за семью печатями.

Началось все достаточно невинно — в районе Новороссийска Красная Армия провела небольшую тактическую операцию, высадив на Мысхако маленький десант. Конечно, предполагались грандиозные цели, освобождение города и все такое прочее, но не пошло. В результате этот пятачок, названный Малой землей, так и остался у немцев костью в горле. Непонятно, из каких соображений они вдруг решили ликвидировать его, ничем он 17-й Армии не мешал, так же как знаменитая Малая Дубровка под Ленинградом, и нашим войскам эти плацдармы обошлись гораздо дороже, чем противнику. Простреливаемый вдоль и поперек клочок земли надо либо расширять, либо оставлять, но Красная Армия первого не сумела, второго не захотела. Скорее всего, немцами после удачного контрудара в районе Харькова опять овладела победная эйфория, и они решили одержать еще одну маленькую, но приятную победу. Однако нашла коса на камень.

За три дня до капитуляции в Сталинграде немцы организовали еще один воздушный мост, который соединял кубанский плацдарм с Крымом и Украиной. Поскольку здесь никаких помех со стороны советской авиации не было, им удалось вывезти около 50 000 человек с Северного Кавказа. 30 марта VIII авиакорпус отбыл на северное крыло группы армий Манштейна, а его место занял не столь сильный I авиакорпус. Ему и предстояло поддержать запланированное наступление. Сначала немцы особых сил здесь не имели. ПВО плацдарма обеспечивала 9-я зенитная дивизия, а также две потрепанные истребительные группы. Им противостояли 4-я и 5-я воздушные армии, части АДД и авиации ВМФ. И вот здесь мы должны подчеркнуть принципиальную разницу между схемами командования Люфтваффе и советских ВВС. У немцев всеми операциями руководил командир I авиакорпуса генерал Гюнтер Кортен, у нас — ни много ни мало командующий ВВС РККА Александр Новиков, который 17 марта 1943 года первым в стране получил звание маршала авиации. Я не скажу ничего плохого о маршале Новикове, он блестяще организовал воздушную блокаду Сталинградского котла, да и битву на Кубани выиграл, но только не царское это дело — эскадрильи по местам расставлять, даже если это называется «представитель Ставки в районе боев». К сожалению, злосчастная вертикаль родилась в России не вчера и не позавчера… Кстати, если постараться, то без особого труда в дебрях Интернета можно найти фотографию: «Маршал авиации Новиков, генерал Вершинин и генерал Борман на передовом командном пункте». Я полагаю, маршал и два генерала — это именно те люди, которые должны выводить истребительную эскадрилью на цель.

Для усиления авиационной группировки Ставка перебрасывает на Кубань 2-й БАК и 4-й ИАК, также 2-й САК и 282-ю ИАД, доведя общую численность авиации на Северном Кавказе до 900 самолетов. 4-й Воздушный Флот также перевел дополнительные силы в распоряжение Кортена, который имел около 820 самолетов. Сложилось интересное положение: Новиков имел превосходство в истребителях, а Кортен — в бомбардировщиках.

17 апреля немецкая 17-я Армия начала операцию «Нептун» — наступление на плацдарм Мысхако. Его поддерживало до 450 бомбардировщиков и 200 истребителей I авиакорпуса. В то же время нельзя сказать, что немецкая авиация сильно перенапряглась, 17, 18 и 19 апреля пикировщики Ju-87 совершили 494, 511 и 294 вылета, во время Курской битвы интенсивность действий была гораздо выше. Апогея воздушная битва достигла 20 апреля, однако, несмотря на старания немецкой авиации, немецкая пехота не продвинулась ни на шаг. Новиков ввел в бой 3 авиакорпуса из резерва Ставки и переломил ход сражения в свою пользу. По немецким позициям был нанесен мощный бомбовоштурмовой удар, полностью сорвавший планы противника.

За неделю боев немцы потеряли около 180 самолетов, советские потери были вдвое ниже. Большой вклад в перелом воздушных боев внесло появление на фронте истребителей американского производства Р-39 «Аэрокобра». Именно весной 1943 года впервые немцы потеряли техническое превосходство, хотя почему это произошло — вопрос спорный. Одни будут утверждать, что это произошло благодаря появлению новых истребителей Яковлева, а злые языки будут говорить, что повинны в этом «аэрокобры» и «киттихоки». Увы, нашу авиацию по-прежнему подводила низкая культура производства. Представьте себе, какие характеристики мог иметь тот же самый Як-7Б, если бы вместо ископаемой Испано-Сюизы с наклейкой М-105ПФ, форсированной до полной потери моторесурса, на этом истребителе стоял, скажем, Роллс-Ройс «Мерлин 50», имевший мощность в полтора раза больше. Полагаю, что в этом случае от «мессеров» полетели бы пух и перья, но, к сожалению, нашей промышленности изделия класса моторов «Мерлин» были не по зубам.

Я понимаю, что такие высказывания граничат с экстремизмом, но сухие цифры говорят об этом: «кобры» составляли не более 15 процентов общего числа советских истребителей на Кубани, но именно полки, воевавшие на них, сбили 40 процентов немецких самолетов! Из 23 летчиков, получивших звание Героя Советского Союза за бои на Кубани, 12 воевали именно на «кобрах». Кстати, тот же М. Кожевников, чтобы только доказать «ничтожность помощи по ленд-лизу», не удержался, чтобы не соврать даже в мелочи. Он пишет, что самолеты иностранного производства всех типов составляли только 11 процентов общей численности.

Бои на Готской линии продолжались еще долго, однако успеха немцам не принесли. 17-я Армия попыталась провести несколько локальных атак, потребовав от Люфтваффе максимальной поддержки, однако единственным результатом этих попыток стали новые потери.

Зато советские ВВС и их командующий маршал Новиков использовали затяжные воздушные бои над плацдармом для того, чтобы отточить свое мастерство.

В ходе воздушных боев на Кубани произошла революция в тактике советской истребительной авиации. Наконец-то была решительно выкинута за борт тройка истребителей, более того, в приказе от 11 мая 1942 года по 4-й Воздушной Армии были узаконены пары постоянного состава. Если по какой-то причине не мог вылететь ведущий, ведомый также оставался на аэродроме.

Во многом заслуга в реорганизации тактики принадлежит Александру Ивановичу Покрышкину. Я прекрасно знаю, что меня уже кое-кто обвиняет в пристрастном отношении к этому асу. Да, сразу признаюсь, я преклоняюсь перед этим человеком. Хороших летчиков-истребителей у нас было много, но Александр Иванович был один. Во всяком случае, его всегда называют по имениотчеству, зато другой наш известный ас, даже получив маршальские звезды, так Ванькой и остался. Дело в том, что фигур калибра Покрышкина в нашей авиации не было ни до Великой Отечественной, ни после нее. Он был не только фантастическим пилотом, но и глубоким мыслителем, одним из творцов теории воздушной войны, и я счастлив, что во время работы в нашей оборонной промышленности мне привелось побывать в полку, где воевал Александр Иванович. Где именно? Не скажу, потому как военная тайна. Знаменитая формула Покрышкина «высота — скорость — огонь — маневр» была принята на вооружение истребительной авиацией как раз в тот период, когда медленно и тяжело, но советские ВВС начали брать верх над Люфтваффе. Цитируем: «Системный подход к разработке элементов наступательной групповой тактики начался с прибытием на фронт 16-го ГИАП», покрышкинского полка, а не какого-то иного.

Покрышкин разработал новый строй, до тех пор не применявшийся в советских ВВС, названный «кубанской этажеркой». Эшелонирование по высоте и налаженное взаимодействие звеньев позволяло нейтрализовать различные варианты строя, применявшиеся немецкими истребителями. Однако увы, и снова трижды увы. Это было возможно только на американских «кобрах», потому что рации советских истребителей, даже если они там стояли и даже если летчики умели ими пользоваться, не обеспечивали надежной связи на расстояниях более 10 метров. Покрышкин также разработал и внедрил в своей эскадрилье тактический прием, названный «маятником». Все эти новации сразу выделили 16-й ГИАП среди всех остальных истребительных частей ВВС РККА, и они обеспечили победу в боях над Кубанью.

Кстати, много лет назад я в какой-то книге читал, что знаменитая фотография, где Александр Иванович делится с товарищами впечатлениями о последнем боевом вылете, на самом деле постановочная, а не документальная. Наверняка это так, но это мелочи. Интересно другое. В той же книге было написано, что на самом деле Покрышкина сняли на фоне чужого истребителя, точнее, «кобры» своего товарища, известного аса Г. Речкалова. Прошло много лет, и вот в совершенно иностранной книге Brookes A. «Air war over Russia», L., 2003, на странице 120 я увидел две фотографии. Одна та самая, а вот вторая — Григорий Речкалов на крыле того же самого истребителя. То есть совершенно правы были злые языки, хотя и жаль, что для доказательства этого пришлось буржуинской книги дожидаться.

Впрочем, мы снова отвлеклись. К началу лета шизофренические тенденции в командовании Люфтваффе достигли максимума. Сухопутные силы готовили операцию «Цитадель», а ВВС в это время в первый и последний раз увлеклись игрой в стратегические бомбардировки, хотя для этого им пришлось закрыть глаза на директивы фюрера № 41 и № 45. Главной целью были выбраны заводы авиационных моторов, находившиеся в пределах досягаемости Не-111; после долгих споров и колебаний немцы остановились на заводах в городе Горький, главным из которых был знаменитый ГАЗ. Для этих налетов были собраны все бомбардировщики, еще оставшиеся в распоряжении 4-го и 6-го Воздушных Флотов, которые с 5 по 8 июня совершили 4 ночных налета. Дальность полета немецких бомбардировщиков была такова, что, когда самолеты KG 55 вылетели из Сталино на Украине, они были вынуждены пользоваться аэродромами подскока в Сещинской и Карачеве. В качестве радиомаяка экипажи использовали передачи Московского радио. Всего немецкие самолеты совершили 682 вылета и сбросили 1015 тонн бомб и на некоторое время сумели парализовать работу завода. Результаты этих налетов показывают, что идея стратегических бомбардировок была до некоторой степени здравой, однако для достижения реальных результатов у немцев просто не хватало сил. К тому же они слишком поздно спохватились, начав разведку целей. Следующей целью стал Ярославль и его шинный завод, первый налет был проведен 9 июня. И хотя в налете участвовало всего 102 самолета, опять завод серьезно пострадал. 12 июня начались налеты на крекинг-завод в Саратове, и мимоходом несколько раз снова бомбили Горький, на сей раз атаковав завод «Двигатель революции».

Но тут на горизонте замаячила операция «Цитадель», и налеты пришлось прекратить, чтобы экипажи хотя бы немного отдохнули перед началом боев. Какие выводы можно было сделать по итогам июньских событий? Доктрина стратегических бомбардировок была верна, однако немцы снова доказали, что неспособны ее реализовать. Да, советской промышленности был нанесен некоторый урон, как в 1940 году был нанесен некоторый урон английской промышленности. Но ни тогда, ни сейчас решающего результата немцы не добились. Люфтваффе просто не обладали ни количественным, ни качественным потенциалом для ведения «правильной войны», ведь на период проведения этих налетов две группы армий остались без всякой воздушной поддержки. К сожалению, советское командование этим не воспользовалось. Полную беспомощность продемонстрировала советская ПВО, это можно объяснить тем, что с начала войны она практически не подвергалась серьезным испытаниям, в отличие от фронтовой авиации. Случайные налеты небольших групп самолетов не могли дать необходимый опыт, тем более отражения ночных налетов. Сказалось и бедное техническое оснащение системы ПВО. Единственная установка РУС-2, имевшаяся в Горьком, могла в лучшем случае предупредить о приближении противника, но, как мы увидим дальше, для эффективного противодействия ночным налетам нужно иметь систему РЛС, да и ночной истребитель должен быть двухместным и оснащенным бортовой РЛС. В общем, более успешных действий от этого зародыша системы ПВО ждать и не приходилось.

В порядке подготовки к наступлению на Курской дуге немцы продолжали совершенствовать свою систему взаимодействия сухопутных сил и авиации. Так как предстояла танковая битва, то главное внимание было уделено поддержке своих танков и борьбе с вражескими. На поле боя возник родившийся по недоразумению бронированный штурмовик Hs-129 — именно по недоразумению, так как если бы не сохранившиеся запасы маломощных французских авиамоторов, вполне вероятно, что дело ограничилось бы созданием противотанкового варианта «Штуки» Ju-87G.

Впервые эти самолеты участвовали в боях в марте 1943 года и заслужили противоречивые оценки. С одной стороны, отмечалась их эффективность, а с другой — высокая уязвимость. Хотя сам самолет был забронирован, его моторы стояли совершенно открыто, в результате чего 75 процентов сбитых самолетов погибли от огня пехотного оружия. Например, генерал Галланд открыто признавал, что считает Ил-2 гораздо более подходящим для борьбы с танками.

Немцы переняли и советский опыт ночных беспокоящих налетов легких бомбардировщиков По-2. Вреда от них было не слишком много, зато нервы трепать они умели прекрасно. И тогда генерал Кортен сформировал несколько эскадрилий ночных штурмовиков из таких же устаревших самолетов, вроде Не-46, Ar-66, FW-58, в составе своего Командования Люфтваффе «Дон». Постепенно эта система совершенствовалась, и в 1944 году немцы пришли к созданию эскадрилий настоящих ночных штурмовиков, но так и не нашли способа управлять их действиями. Ночью «фливо» мало чем могли помочь.

Интересно другое: лишь после двух лет войны немецкие штабы признали необходимость знакомить летчиков с планами операций и обсуждать с ними варианты совместных действий. До сих пор «фливо» были вынуждены реагировать на внезапные изменения ситуации. Со своей стороны Люфтваффе упростили цепь вызова самолетов. До сих пор это выглядело так: командир танковой дивизии сообщает «фливо», что ему нужен удар пикировщиков там-то и там-то; «фливо» связывается по рации со своим штабом; командир эскадры (группы) отдает приказ летчикам, и те его исполняют. На все это уходило много времени, неоднократные заявления про знаменитые «20 минут для вызова самолетов», скорее всего, были хвастовством. Лишь на Курской дуге в составе групп «фливо» впервые появляются офицеры наведения авиации — «Einsatz — Leitoffiziere», которые отвечают за связь с самолетами, находящимися в воздухе. Но далеко не везде и не всегда они действовали в составе передовых соединений.

И вот в разгар всех этих перестроек началось немецкое наступление на Курской дуге. Немецкая авиация применяла испытанные и отработанные приемы поддержки крупной операции, но Красная Армия хорошо подготовилась к отражению наступления. Попытки немцев бомбить железные дороги немцам ничего не дали по причине мизерности выделенных сил, то есть сорвать подготовку Красной Армии Люфтваффе не сумели. К тому же перед самой операцией Геринг забрал с Восточного фронта фон Рихтгофена, обезглавив 4-й Воздушный Флот, новым командующим был назначен генерал Десслох. Манштейн, который желал сохранить харизматичного лидера на период важнейшей операции, крепко разругался с Герингом, однако Рихтгофена ему так и не вернули.

Подготовка к операции «Цитадель» на разных фасах Курского выступа шла совершенно по-разному, что ставит под сомнение организованность и исполнительность германской военной машины. На южном фасе генерал Десслох довел численность VIII авиакорпуса до 1185 самолетов, обобрав остальные соединения своего флота, и корпус начал готовиться к поддержке танковых дивизий Манштейна. В него даже была включена специальная противотанковая группа IV.(Pz)/SG 9, вооруженная самолетами Hs-129. Зато на севере поддерживать армию Моделя должна была 1-я авиадивизия генерала Дайхмана, имевшая всего лишь 730 самолетов, причем она вдруг занялась бомбежками железных дорог на Курском выступе, хотя немцы даже не планировали вести там военные действия. В воспоминаниях генерала Рауса говорится, что панцергенералы сомневались в успехе операции «Цитадель» по причине нехватки сил, но те же самые сомнения высказывали и люфтгенералы. Ешоннек прямо заявил фон Грайму, что сил недостаточно для гарантированной победы. А эти совершенно незапланированные и ненужные налеты подтачивали и без того небольшие силы 6-го Воздушного Флота.

Степень отрыва командования Люфтваффе от реальности показывает и тот факт, что перед «Цитаделью» Люфтваффе заготовили несколько миллионов пропагандистских листовок, служивших пропуском дезертирам. Тот же Рихтгофен с восхищением вспоминал лето 1941 года, когда такие листовки давали «потрясающие результаты», но ведь на дворе стоял уже 1943 год! Поэтому операция «Зильберштрайф» была пустой тратой сил, хотя было разбросано 84,5 миллиона листовок.

Главной загадкой воздушной части Курской битвы является история с истребителями Як, случившаяся в июне 1943 года. Сам А. Яковлев пишет, что были выявлены случаи растрескивания и отслоения обшивки крыльев на истребителях, «произведенных на одном из наших восточных заводов». Причиной этого было названо использование некачественных лаков и красок. Даже в таком смягченном варианте случай просто вопиющий, однако он многое говорит о культуре производства на советских военных заводах. Впрочем, злые языки утверждают («А кто у нас отвечает за злые языки?» — поинтересовался Бургомистр в фильме «Убить дракона»), что вскрылся и другой дефект. Народные умельцы для ускорения сборки попросту заколачивали шурупы молотками, но об этом решили промолчать. И вот совсем недавно было сделано еще одно потрясающее открытие. Якобы (?!) это растрескивание обшивки стало результатом конструкторской ошибки и неправильного расчета напряжений в крыле. Правда, непонятно, почему ни до, ни после того этот дефект не повторялся.

Вообще биография авиаконструктора А. Яковлева напоминает хороший детективный роман, одновременно показывая, что банка со скорпионами смотрится как детская песочница по сравнению с наркоматом авиапромышлености СССР. Никто не задумывался, почему первые самолеты Яковлева назывались АИР? Отвечаю: в честь тестя конструктора — Алексея Ивановича Рыкова. Того самого, первого председателя Совнаркома, расстрелянного вместе с другими правотроцкистами в 1938 году. Сам Яковлев в первых изданиях своих мемуаров обходит по кривой этот мутный эпизод, никак не расшифровывает аббревиатуру АИР и ограничивается жалобами на то, как его из собственного КБ отправили заведовать велосипедной мастерской. Но на всякий случай в изданиях 1970-х годов этот его период биографии вообще не упоминается. Оно и понятно: в период, когда вместе с врагами народа расстреливали всю родню до седьмого колена, отделаться простым понижением в должности — это нечто неслыханное и беспрецедентное. Его не расстреляли, не отправили на Колыму, как С. Королева, не загнали в «шарашку», как М. Туполева, даже оставили в Москве… Более того, уже в 1939 году Яковлев из начальников велосипедной мастерской становится заместителем наркома авиапромышленности. У меня нет никаких объяснений, даже самых фантастических, этим пертурбациям. Кстати, сразу хочется добавить, что обвинения, будто Туполева посадили по доносу Яковлева, выглядят совершенно необоснованными, их сферы интересов никогда никаким боком не пересекались. А в неприятностях «короля истребителей» Н. Поликарпова виноват совсем другой авиаконструктор, братец Анастаса Микояна. Полагаю, тут и доносов не требовалось, достаточно было просто вскользь намекнуть высокопоставленному родственнику…

Однако сейчас самое время немного поговорить о советских самолетах. В свое время американцы по результатам испытаний танка Т-34 сделали вывод: «Гениальная конструкция, безнадежно испорченная исполнением». У вас имеются какие-то основания полагать, что в авиапроме дела обстояли принципиально иначе? Нет, авиационная промышленность точно так же по мере сил и возможностей уродовала те машины, которые ей предлагали строить КБ Яковлева, Лавочкина и других.

Это не было сознательным вредительством, просто как в царской России не было культуры производства, так ее не было в СССР, нет ее и сегодня. Посмотрите последние книги, посвященные советским самолетам периода Великой Отечественной войны, и вы увидите фактически одно и то же — жалобы на низкое качество работы.

Вот вам первый пример. Если вы почитаете мемуары наших летчиков, то обнаружите, что каждый третий ругательски ругает (это мягкое выражение) отвратительный плексиглас фонарей кабины, который желтеет и растрескивается, сквозь который решительно ничего не видно. Вдобавок плохой по конструкции замок не позволяет летчику открыть фонарь в случае необходимости, поэтому пилоты предпочитали летать, не закрывая фонарь, а ведь это означало заметную потерю скорости. Вы можете увидеть все это вместе с приказами командования ВВС в книгах серии «Арсенал-коллекция», посвященных Як-9 и Ла-5. То есть два самых массовых советских истребителя выходили с заводов с откровенным браком.

Про всякую мелочь типа отходящих щитков, плохо пригнанных лючков, неряшливую покраску мы уже не говорим. Другой серьезнейшей проблемой были моторы, причем не только наших самолетов, но и американских, потому что сказано: что один человек сделал, то другой завсегда сломать может. Вот наши механики и техники и ломали где только можно, а где нельзя — так просто обязательно. Опять же все мемуары пестрят руганью в адрес «киттихоков» — капризные американские истребители имели дурную привычку стрелять шатунами двигателей. Аналогичные претензии предъявлялись «кобре» — обрываются шатуны, срабатываются поршневые кольца, не выдерживая 80 часов вместо штатных 250. Все так. Однако в инструкциях по обслуживанию американским по белому пишется: мотор работает только на 100-октановом бензине, применять масло высокой очистки. Нашли дураков! Летать будем на бензине 4Б-78, который далеко не всякий автомобильный мотор переварит, а фильтровать масло может заставлять только откровенный вредитель и фашистский агент. Так решили механики одного из авиаполков, когда зампотех попытался заставить их сделать это. Они предпочли настрочить донос в особый отдел, такое ведь гораздо проще. Ну а если тот же уровень эксплуатации применить к мотору советского производства, который заведомо хуже «аллисона» или «мерлина»? Вот то самое и получится. Я ни секунды не сомневаюсь: на аэродромах КБ вылизанные до блеска штучные экземпляры демонстрировали все характеристики, которые потом заносились в справочники. Эти единичные самолеты вполне могли летать быстрее, выше и дальше. Но вот дед одного моего друга воевал на стандартной серийной «пешке» и много чего порассказал, чего нет даже в свеженькой книге Медведя и Хазанова. Так какова же была скорость этого самолета? Бумажные 540 км/ч? Ага, не хотите ли 370 км/ч, и ни миллиметра больше!

Так что реальные характеристики любых самолетов в ВВС РККА являются даже не загадкой, а страшной военной тайной, которую, похоже, уже не раскрыть никогда. Хотелось бы, конечно, почитать что-то вроде протокола испытаний танка Т-34 на Абердинском полигоне, только касающееся самолетов, но пока такие документы нигде не опубликованы. Да, известен протокол испытаний Ла-5 в Рехлине, но он вызывает больше вопросов, чем дает ответов. Главное, нет никакой уверенности в подлинности текста, так как в одном варианте указана максимальная скорость 600 км/ч, а в другом — только 540 км/ч, что, согласитесь, слишком мало для истребителя в 1943 году.

Не менее интересно было бы найти воспоминания немецких летчиков, летавших на трофейном «яке». Помните этот эпизод в мемуарах Покрышкина? Наверняка сохранились какие-то немецкие документы, только где они?

Ход самой операции «Цитадель» описан много раз и достаточно подробно, хотя бы в книгах Замулина и Горбача, поэтому мы не будем останавливаться на нем подробно. Напомним, что в первый день операции VIII авиакорпус чудом избежал серьезных потерь, так как радар позволил немцам обнаружить упреждающий удар советской авиации, и они успели поднять самолеты в воздух. Как и планировалось, этот корпус использовал все силы для поддержки наступающих частей, даже Не-111 использовались для бомбежки полевых укреплений и танковых резервов. На севере дела развивались так плохо, что уже во второй половине первого дня наступления на северный фас были отправлены KG 3, JG 3 и SG 3, и VIII авиакорпус лишился чуть не половины своих сил. В результате он так и не сумел помочь Манштейну развить первые успехи, а на севере у Моделя было слишком мало сил, и даже эти три эскадры не изменили положения. По заявлениям немецкой разведки, в периоде 1 по 15 июля было уничтожено 1960 советских самолетов, советские источники утверждают, что было уничтожено более 1400 немецких самолетов. Вопрос остается открытым, потому что доверять архивам в полной мере нельзя, нужен тщательный перекрестный анализ, однако результаты битвы поставить под сомнение нельзя: Красная Армия одержала крупную стратегическую победу и ее ВВС внесли заметный вклад в общий успех.

Особенностями битвы на Курской дуге являются первые массовые попытки использования авиации против танков. При этом противники делали ставку на совершенно различное оружие, немцы полагались на штурмовики, вооруженные пушками, советская авиация — на штурмовики, несущие противотанковые авиабомбы. При этом обе стороны с одинаковой энергией доказывают принципиальную неэффективность оружия противника. Впрочем, борьба авиации против танков — это предмет отдельного разговора. Гораздо интереснее другое. Если присмотреться к событиям повнимательнее, то создается странное впечатление: летчики обеих сторон заключили нечто вроде «пакта о ненападении», и традиционная борьба за господство в воздухе если не отсутствовала вообще, то была в значительной мере ослаблена. Главной задачей авиации стала борьба с вражескими танками и поддержка своих, а все остальное отошло на второй план.

Поэтому самое время поговорить об авиации поля боя. Дело в том, что в годы войны четко обрисовались три совершенно различных подхода к проблеме поддержки своих войск на поле боя. Немцы сделали ставку на пикирующие бомбардировщики, способные наносить точные удары, и постарались наладить максимально тесную связь между авиацией и наземными войсками, недаром символом блицкрига стала «штука», с воем пикирующая на позиции противника. Англо-американские союзники предпочли истребители-бомбардировщики, причем англичане вооружали их ракетами, а американцы гораздо чаще бомбами. Ни «тайфун», ни «тандерболт» нельзя назвать штурмовиками даже при наличии буйной фантазии, в первую и главную очередь это все-таки истребители. Зато в СССР был создан уникальный бронированный штурмовик Ил-2, идею которого потом переняли немцы, создавая свой противотанковый Hs-129.

Здесь нужно сказать пару слов об Ил-2. Разумеется, рассказывать о долгом и трудном пути этого штурмовика мы не собираемся, для этого потребуется отдельная книга. Одна история с бортстрелком чего стоит! Двухместный самолет превратили в одноместный, потом снова в двухместный, затем решили прикрыть броней и несчастного стрелка. Кстати, о броне «ила». Почему-то у нас сформировалось мнение, что «ил» был чем-то совершенно непробиваемым, он и кличку получил соответствующую — «летающий танк». Увы, это было справедливо для времени проектирования штурмовика, когда истребители в большинстве своем были вооружены пулеметами винтовочного калибра. Вот им сбить «ил» было исключительно трудно, но к моменту появления «илов» в строевых эскадрильях на вооружении истребителей уже появились тяжелые пулеметы, а в июне 1941 года штурмовики столкнулись с пушечными истребителями. Снаряд 20-мм пушки уже без особого труда пробивал броню «ила», а когда на Ме-109 начали устанавливать 30-мм пушки МК-103, уже никакая броня не могла защитить «ил».

Но все эти рассуждения становятся возможными лишь благодаря непониманию сути вопроса. Дело в том, что броня штурмовика совсем не предназначена для того, чтобы он мог сражаться с истребителями, в первую и главную очередь она должна защитить самолет от огня с земли. Ну, и вполне естественно, что пехота вооружена стрелковым оружием мелкого калибра, пули которого броня «ила» прекрасно отражала.

Для борьбы с танками противника Люфтваффе и советские ВВС также избрали совершенно разные пути. Немцы вооружили свои самолеты длинноствольными 37-мм пушками (скажем, 37-мм пушка «аэрокобры» была для этого совершенно непригодна) ВК 37, а штурмовики Ил-2 получили кассеты с противотанковыми бомбами ПТАБ 2,5 и 1,5. Но если немцы успели испытать штурмовики Hs-129 еще во время боев на Кубани, ПТА-Бы были применены впервые именно на Курской дуге. И практически с тех пор бушуют споры: какая система более надежна и результативна?

Главными аргументами антинемецкой фракции служат два утверждения: во-первых, с самолета нельзя в танк попасть; во-вторых, даже попав, нельзя из этой пушки броню пробить. Если рассмотреть первое утверждение, то придется признать, что первым обманщиком придется назвать «короля истребителей» Н. Поликарпова, который еще в 1937 году начал проектирование воздушного истребителя танков ВИТ. Этот самолет фактически оказался предшественником противотанкового Ju-87G с той разницей, что имел более высокие летные характеристики и мощное вооружение.

Но речь идет о другом. По расчетам специалистов, вероятность поражения среднего немецкого танка типа Pz. III AusfGcBHT-2 в противотанковом варианте в одной атаке (угол планирования — 40 градусов, дистанция открытия огня — 400–450 м) для летчика с хорошей техникой пилотирования и стрелковой подготовкой могла составить (в условиях полигона) 0,16 при атаке сбоку и 0,13 при атаке сзади. Легкий немецкий танк типа Pz. 38 (t) Ausf С поражался в этих же условиях с вероятностью 0,4 при атаке сбоку и с вероятностью 0,25 — при атаке сзади. Кстати, при этом никто не задается вопросом: а для чего нужен был противотанковый самолет в 1937 году?

Однако, когда речь заходит о стрельбе Ли-87С, и в частности о рекордах Ханса-Ульриха Руделя, российские историки немедленно начинают кричать, что вероятность попадания с немецкого самолета ровно в 10 раз меньше. Поэтому Рудель физически не мог уничтожать советские танки просто потому, что ему не хватило бы штатного боекомплекта для гарантированного попадания хотя бы одним снарядом. В отношении бронепробиваемости упорно не принимаются в расчет заявления Руделя, что он стрелял с минимальной высоты, буквально скребя колесами своего «юнкерса» по башням советских танков. Кстати, американцы, похоже, тоже все подряд мошенники и лжецы, так как они тоже построили специальный противотанковый штурмовик А-10 «Тандерболт», вооружив его 30-мм пушкой с более плохими баллистическими характеристиками, чем ВК 37. А ведь советские танки 1970-х годов бронированы заметно лучше, чем несчастные «тигры» и «пантеры».

Нет, конечно, утверждения Руделя, будто он сжег более 500 советских танков, являются полным вздором. Однако все-таки следует признать, что немецкие самолеты успешно действовали против советских танков. В журнале боевых действий VIII авиакорпуса написано:

«Первое применение в ходе наступления самолетов — истребителей танков оказалось весьма продуманным. Даже если не наблюдалось пожаров из моторных отсеков русских танков, все равно их обстрел был эффективным, поскольку авиационные наблюдатели в передовых частях зафиксировали не менее шести попаданий. Особенного эффекта удалось добиться вечером при поддержке дивизии СС „Дас Рейх“ — русские отступили, отведя в тыл танки».

Советский 5-й гвардейский танковый корпус попал под сосредоточенный удар «тигров» и немецкой авиации, что закончилось для него очень скверно. Командир корпуса генерал А. Кравченко отмечал, что «с 16.00 АО 19.30 8 июля противник применил большую группу самолетов Bf-110, обстреливавших из пушек на бреющем полете танки 20-й гв. и 21-й гв. тбр». Скорее всего, генерал спутал «мессеры» с «хеншелями», предположить, что это были одномоторные «юнкерсы», сложно. В результате контрудар корпуса был отбит с большими для него потерями.

Та же самая участь постигла и 15-й гвардейский танковый полк, тяжелые британские «черчилли» оказались ничуть не более стойкими, чем средние Т-34. Танковый полк еще при выходе на исходный рубеж был атакован немецкой авиацией и потерял четверть своего состава, был ранен командир полка. Мало того, немецкая авиация рассеяла пехоту, поддерживавшую танки, танкистам пришлось перейти к обороне.

По данным некоторых исследователей, 8 июля Воронежский фронт потерял 343 танка и САУ, немцы полагают, что 84 машины были уничтожены авиацией. Наверняка это завышенная оценка, но утверждать, что противотанковые эскадрильи Люфтваффе ничего не добились просто потому, что не могли ничего добиться, было бы просто глупо. В отчете штаба 1-й Танковой Армии отмечается отлично налаженное взаимодействие немецкой авиации и танков:

«Отмечено быстрое появление бомбардировочной авиации противника там, где танки наталкивались на крепкий, организованный огонь нашей обороны, что заставило предполагать расположение представителей авиасоединений с радиостанциями недалеко за боевыми порядками немецких танков или непосредственно в них, откуда они и вызывали самолеты прямо с аэродромов.

Когда бои 9 июля достигли высшего напряжения, на направлении главного удара вдоль шоссе Белгород — Обоянь авиация противника действовала в течение пяти часов. В это время беспрерывно чередовались группы по 50–60 самолетов. Они бомбили боевые порядки наших частей, нанося большой урон в технике и живой силе. Так, из 13 КВ 203-го тп, занимавшего оборону, восемь танков были выведены из строя прямыми попаданиями авиабомб еще до ввода полка в бой».

Наверное, точно так же справедливо следует рассмотреть и вопрос применения ПТАБов. А то когда читаешь лихие пассажи части историков, то приходится мучительно соображать: а с кем же сражались наши танкисты, так как летчики ту же самую дивизию «Гросс Дойчланд» уничтожили еще на подходе к полю боя, да еще два раза подряд, если верить заявленному количеству сожженных танков?

Были ПТАБы эффективным оружием или нет? Наверное, ответ следует сформулировать так: да, были, но остановить немцев они не сумели, как не сумели остановить наших танкистов немецкие самолеты. Под воздействием налетов штурмовиков немцы были вынуждены перестать использовать сосредоточенные боевые порядки при передвижениях, в состав танковых колонн начали обязательно включать самоходные ЗАУ, им пришлось уделять повышенное внимание маскировке моторизованных колонн. Также не приходится спорить, что от ПТАБов сгорело большое количество немецкой техники, прежде всего различных специальных небронированных машин. Наверное, именно этим объясняются донесения летчиков о сотнях горящих танков, хотя на самом деле их было значительно меньше.

Полигонные испытания показали, что Ил-2, сбрасывая ПТАБы с высоты 75–100 м, поражает практически все танки в полосе шириной до 15 м и длиной около 70 м. При попадании в цель кумулятивная бомба прожигала броню до 70 мм, что было достаточно для выведения из строя любого типа гитлеровского танка. Но это полигонные испытания, которые резко отличаются от реального боя. Такая бомба могла нанести танку тяжелые повреждения, после которых его уже нельзя будет восстановить, но случаи взрыва после попадания в бензобаки или детонации боекомплекта были крайне редки. А если вы услышите, что бомба, попав в танк, вызывает отжиг брони, превращая ее в кровельное железо, не спорьте, а просто улыбнитесь.

Главное же — ни в каких немецких документах не отражена массовая гибель танков под атаками советских штурмовиков. Более того, изучение разбитой и захваченной неприятельской техники не подтверждает информации о высокой эффективности ПТАБов. Так, М. Коломиец, ссылаясь на материалы Научно-испытательного полигона ГАБТУ КА, которое обследовало 31 «пантеру», потерянную немцами в районе шоссе Белгород — Обоянь, сделал вывод: только одна бронированная машина погибла после прямого попадания фугасной авиабомбы ФАБ-100. На остальных танках не удалось обнаружить пробоины в верхней части корпуса или башни. Показания пленных подтверждали, что после налета штурмовиков немцы теряли несколько танков, но именно несколько. Ни о каких сотнях речь не шла. В общем, ПТАБы помогали уничтожать немецкие танки, но панацеей не стали и не могли стать.

К тому же это новое и сырое оружие имело ряд недостатков, впрочем, как и немецкие противотанковые самолеты. Не была отработана и тактика действий штурмовиков. Сначала оптимальными высотами сброса бомб считались 500–600 м, что позволило снизить опасность огня малокалиберной зенитной артиллерии. Но в ходе боевых действий стало ясно, что наилучшие результаты получались при атаке целей с небольшого пикирования с высот до 100 м. Если помните, Рудель летал (или говорил, что летал?) на высотах всего 10–15 м. Кстати, это очень хорошо показывает степень насыщенности советских и немецких танковых частей зенитными установками. Если же «илы» поднимались на 400 м, то рассеивание оказывалось слишком велико. Для повышения меткости было очень важно, чтобы перед атакой штурмовики шли «свободным строем», когда каждый летчик мог самостоятельно выбирать объект для атаки и прицеливаться. В общем, требовалось соблюсти слишком много условий, чтобы повысить эффективность ПТАБов, поэтому, как и немецкие авиационные пушки, их следует считать оружием ограниченной боевой ценности.

Если же подвести итог этого исторического сражения, то нам следует признать, что Курская битва завершилась крахом не только Панцерваффе, в столь же жалком состоянии оказались и Люфтваффе. Когда советские войска перешли в контрнаступление и начались налеты силами нескольких сотен самолетов, немцы остановить их не сумели. «Наша авиация просто рассеялась и уже не могла уделять внимание войсковым группировкам противника за линией фронта», — кисло признают сами немцы.

После провала «Цитадели» немцам снова пришлось думать, что же делать дальше. Было уже совершенно очевидно, что немецкая армия не в состоянии не то что наступать, но даже успешно обороняться. Вопрос о взаимодействии с авиацией также повисал в воздухе, потому что поддержка «а-ля блицкриг» уже не обещала никаких успехов, зато могла привести к ощутимым потерям. Поэтому оставалось одно — как-то попытаться в лучших традициях Джулио Дуэ начать воздушное наступление против «центров национального сопротивления». Непонятно было другое — чем и как вести это самое наступление. События на Западе привели к тому, что программы производства самолетов были пересмотрены в пользу увеличения доли истребителей, производство бомбардировщиков начало сокращаться, зато быстро увеличивалось производство ночных истребителей.

Однако командование Люфтваффе никак не могло отказаться от мысли об активных наступательных операциях. Вдобавок в августе 1943 года, после самоубийства генерала Ешоннека, Генеральный штаб Люфтваффе возглавил генерал Гюнтер Кортен, который всегда был сторонником стратегических бомбардировок. Началось совершенно серьезное изучение советской военной экономики с целью определить ее «узкие» места и парализовать работу заводов. Степень заблуждения немцев лучше всего характеризует выступление Геринга 8 ноября 1943 года перед гауляйтерами:

«В начале войны Германия была единственной страной, которая обладала стратегической бомбардировочной авиацией (operative Kampfluftwaffe), имеющей технологически совершенные самолеты. Другие страны делили свои воздушные силы на армейскую и морскую авиацию и считали ВВС необходимым вспомогательным оружием. По этой причине им не хватало инструмента, который мог бы сам по себе наносить сосредоточенные и решающие удары. С момента своего рождения Люфтваффе были предназначены наносить удары в глубине вражеской территории и добиваться стратегического эффекта».

Если вы спокойно перечитаете то, что сказал рейхсмаршал, то не обнаружите ни слова правды. Главное же, немцы словно не замечали, что их отбросили далеко на запад от промышленных районов Поволжья — к осени 1943 года они уже потеряли аэродромы, с которых когда-то бомбили Горький. Сейчас какие-то возможности им давали аэродромы в районе Пскова, именно туда был переброшен IV авиакорпус в составе KG 3, KG4hKG 55, имевших на вооружении Не-111, считавшийся в Германии дальним бомбардировщиком. Беда в том, что и он доставал многие цели на самом пределе дальности, а часть групп и эскадрилий превратилась просто в скелеты. Похоже, о промышленных районах на Урале и за Уралом даже не догадывались. И тем не менее игра в войну продолжалась всерьез, KG 4 начала обучать экипажи работе с новым прицелом Lotfe 7D, предназначенным для бомбометания с большой высоты. Немцы были искренне убеждены, что он превосходит и английский SABS, и американский прицел Нордена. Осваивались новые методы бомбометания, которые при ближайшем рассмотрении очень походили на английские, которые использовали самолеты-целеуказатели.

Немцы попытались позаимствовать у англичан и другую идею. Для разрушения плотин гидроэлектростанций они начали разрабатывать специальные бомбы «винтербаллон» и «зоммербаллон», наверное, их вдохновили вращающиеся бомбы Уоллиса, использованные для разрушения дамб в Руре. Но это оружие так и не было доведено до ума. Вообще немцы так долго и обстоятельно готовились к началу стратегических воздушных операций, что потеряли аэродромы, с которых можно было наносить запланированные удары.

И, словно в насмешку, осенью 1943 года создается должность General der Schlachtflieger, и 7 октября в его распоряжение передаются все соединения штурмовой авиации. Между прочим, это событие происходит под прямым влиянием событий на Восточном фронте, где сосредоточено до 75 процентов пикировщиков и штурмовиков Люфтваффе. 5 октября 1943 года бывшие эскадры пикировщиков StG переименовываются в эскадры штурмовиков SG, начинается их постепенное перевооружение на самолеты FW-190. Тоже какой-то непонятный момент, ведь даже в 1944 году было построено более 1000 добрых старых Ju-87, и тем не менее к 1945 году лишь две группы имели на вооружении эти пикировщики. Правда, существовали еще три противотанковые группы, летавшие на Ju-87G. Немцы наконец-то четко разделяют стратегическую и тактическую авиацию и доводят до полного совершенства систему взаимодействия авиации с войсками. Одна беда — происходит это слишком поздно.

На уровне дивизий и корпусов создается должность Fliegerverbindungsoffizier — Ln — офицер связи и сигнализации. Он контролирует Fliegerleittruppe — группы воздушного управления, которыми командует Fliegerleitoffizier (Schlacht) — офицер управления штурмовиками. Он находился в критическом пункте и держал, прямую связь с летными подразделениями, указывая им конкретные цели и сообщая о расположении собственных войск, то есть он был больше, чем простым офицером связи. Группа управления располагала отдельными рациями для связи со штабом авиачасти и подразделениями Ju-87, для связи с частями FW-190 (увы, для этого требовалась иная установка), для связи с армейским подразделением — итого три штуки. В марте издается многотомное наставление по действиям штурмовой авиации, которое по сути своей является бомбой, заложенной под основание доктрины «оперативной войны».

Именно в рамках подготовки «оперативной войны» в Восточную Пруссию была переброшена KG 1, перевооруженная новыми бомбардировщиками Не-177. Они совершили несколько налетов на предполагаемые районы сосредоточения советских войск, проводя бомбежку с высоты около 6000 м, но никакого влияния на подготовку летнего наступления Красной Армии эти налеты не оказали.

Продолжавшийся организационный и идейный бардак сорвал программу переподготовки бомбардировочных соединений. Командование Люфтваффе намеревалось приступить к «стратегическим операциям» в начале 1944 года, но бомбардировочные эскадры удалось привести в порядок лишь в марте. Немцы намеревались использовать ту же самую схему, что и при бомбардировках Горького и Ярославля — то есть с аэродромами подскока. Командующий 6-м Воздушным Флотом фон Грайм располагал 8 группами Не-111, 2 группами Ju-88 и одной группой Do-217, приспособленных для несения бомб «Фриц-Х». Но, как мы уже говорили, пока все это тянулось, была прорвана блокада Ленинграда, и базы в районе Пскова — Дно были потеряны, поэтому возможность бомбардировки целей в Поволжье испарилась. Тогда фон Грайм предложил нанести несколько массированных ударов по Москве силами 300 и более бомбардировщиков. И снова немцы не смогли ни на что решиться, появилось предложение бомбить железные дороги, и начались бесконечные споры. Сложно объяснить эту совершенно нехарактерную для немецкого командования нерешительность.

В результате все закончилось пшиком: ночью 27 марта 1944 года 50 бомбардировщиков IV авиакорпуса отправились бомбить железнодорожный узел Сарны, и все это было названо операцией «Цаункениг». Потом драгоценные бомбардировщики KG 53 и KG 56 временно превратились в транспорты, чтобы снабжать гарнизон Ковеля, который Гитлер на всякий случай объявил крепостью. Плачевный опыт всех предыдущих воздушных мостов ничему немцев не научил, и если они не использовали Ju-52, то лишь потому, что транспортная авиация Люфтваффе приказала долго жить. После этого немцы снова принялись за железные дороги. Ударам подвергались Сарны, Ровно, Здолбунов, Шепетовка, Жмеринка и другие станции. Немецкие газеты снова запестрели заголовками: «Моря огня», «Огненный финал» и т. д. К сожалению, в очередной раз здесь проявилась полная беспомощность советской ночной авиации. Собственно, она просто не имела ночных истребителей, и ночью вся надежда возлагалась на зенитки и прожектора, потому что радаров, увы, тоже не было.

Но эти налеты — успешными они были или нет, не известно — совершенно не облегчили положения немецких армий на Восточном фронте. Немецкая разведка в очередной раз грубо ошиблась, предсказав советское наступление на южном участке фронта, тогда как удар, покончивший с Группой армий «Центр», был нанесен в Белоруссии. А вот операции «Багратион» эти налеты никак не помешали.

И все-таки Люфтваффе на Восточном фронте удалась одна операция, которая имела очень серьезные последствия. Они сумели нарушить планы американцев по стратегическим бомбардировкам Германии и вбили клин между США и СССР. Мы говорим, конечно же, о разгроме баз американской авиации на Украине.

По договоренности между руководством СССР и США американские бомбардировщики начали использовать аэродромы в районе городов Полтава, Миргород, Пирятин для осуществления челночных бомбардировок Германии — операция «Франтик». Самолеты взлетали с аэродромов Великобритании и Италии, наносили удары по объектам на территории Германии и Венгрии, садились на аэродромы СССР, где заправлялись и перевооружались. Затем они возвращались обратно, повторяя удары по целям на территории противника.

Первый такой налет был проведен 2 июня 1944 года, но о нем сразу забыли, так как 4 июня союзники высадились в Нормандии. Следующий налет 8-я Воздушная Армия провела на объекты в Руре 21 июня. И вот теперь немцы отреагировали с молниеносной быстротой. Съемки, проведенные самолетом-разведчиком Не-177, показали, что на аэродроме Полтавы стоят 114 «летающих крепостей», а в Миргороде находятся 56 «мустангов». Фон Грайм решил нанести удар по первому аэродрому силами KG 27 и KG 53, а по второму — KG 55. Но операция прошла неудачно. Внезапный ливень приковал к земле бомбардировщики KG 27, самолеты-целеуказатели из KG 4 ошиблись, и в результате обе остальные группы бомбили аэродром в Полтаве. 180 немецких бомбардировщиков беспрепятственно вывалили смертоносный груз на головы американцам, были уничтожены 43 «летающие крепости», еще 26 были повреждены. Гораздо большее значение имело уничтожение складов боеприпасов и бензохранилища. 22 июня немцы бомбили аэродром Миргорода, однако он был уже пуст. Дело в том, что американский командир, опасаясь именно такой атаки, приказал уцелевшим «крепостям» перелететь на юг в Запорожье, за пределы досягаемости немецких бомбардировщиков. Как мы видим, предосторожность оказалась разумной. Но в результате 26 июня территорию Советского Союза покинула всего лишь половина из 162 американских бомбардировщиков, прилетевших сюда. Идея челночных бомбардировок получила смертельный удар, от которого уже не оправилась. Союзники провели еще пару подобных операций и прекратили их.

Казалось бы, немцы могут гордиться этим достижением, но ведь именно 22 июня 1944 года началась операция «Багратион», а немецкая авиация боролась с какими-то призраками, совершенно забыв об отчаянном положении Группы армий «Центр». Кстати, части Люфтваффе (скажем, зенитные дивизии) во время этого наступления пострадали ничуть не меньше, чем пехотные или танковые. В целом же, как и на Западе, на Востоке немецкая авиация летом 1944 года практически перестала играть какую-либо роль в военных действиях. Да, кто-то куда-то летал, кто-то что-то сбивал, кто-то что-то бомбил, но это никак не влияло на развитие событий, и можно было только рассказывать о подвигах Эриха Хартмана или Ханса-Ульриха Руделя, но уже не действиях Люфтваффе.

При планировании операции советское командование учло особенности организации немецкой обороны в 1944 году. Из-за ослабления пехотных и танковых частей резко возрастало значение артиллерии, которая становилась железным каркасом, скреплявшим оборону. Поэтому главный удар авиации был нацелен не на передний край обороны, а в глубину, на артиллерийские позиции. Люфтваффе никак не могли помешать этому, так как за последнее время несколько истребительных групп были отправлены на Запад, где стремительно нарастала угроза со стороны стратегических бомбардировщиков союзников. В результате, когда началось наступление, остатки Ягдваффе не сумели защитить ни свои позиции, ни свои штурмовики, пытавшиеся остановить советское наступление. Пауль Карелль писал:

«При помощи хорошо подготовленных воздушных атак русские сумели уничтожить все ранее разведанные и только что вскрытые позиции германской артиллерии. Хребет немецкой обороны был сломан. Германская пехота оказалась беззащитна перед моторизованными и танковыми соединениями. Возникла та же проблема, что и на Западе. Советские штурмовики бомбили отходящие колонны немецких тыловых служб и резервы на мостах и дорогах. Эффект был сокрушительный. На дорогах воцарился хаос. Никакие передислокации не были возможны. Столкнувшись с неожиданным превосходством противника в воздухе, немецкие дивизии, оказавшись беззащитными, начали паниковать. Немецкое командование ничего с этим не могло поделать».

Это свидетельство тем более ценно, что его дает бывший эсэсовец. Чтобы как-то исправить положение, в распоряжение 6-го Воздушного Флота с Запада были переброшены 4 группы истребителей и 3 истребителей-бомбардировщиков. 4-й Воздушный Флот прислал несколько противотанковых эскадрилий. Слишком мало и слишком поздно!

И если немецкой пехоте пришлось совсем плохо, то немецкой авиации было немногим лучше. I./JG 51 с 23 июня по 1 июля 7 раз меняла аэродром, чтобы удрать от наступающих советских танков. В таких условиях проводить полноценные боевые вылеты было невозможно.

Положение Группы армий «Центр» вскоре стало просто отчаянным. Чтобы хоть как-то затормозить советское наступление, в бой были брошены все немецкие самолеты — от учебных бипланов Go-145 до огромных бомбардировщиков Не-177. Хотя командир KG 1 фон Ризен обратился с протестом к самому Герингу, рейхсмаршал был непреклонен, и самолеты полетели бомбить танковые колонны. История 1941 года повторялась с зеркальной точностью — советские истребители сбили четверть KG 1, причем крайне сомнительно, чтобы ей удалось уничтожить хоть один танк. В горячке боев эти бомбардировщики пару раз пролетели над ставкой Гитлера в Растенбурге, что было категорически запрещено, причем один из самолетов из-за неполадки в моторах совершил вынужденную посадку рядом со ставкой и, что еще хуже, сбросил бомбы на соседнее озеро, поставив их на боевой взвод. Это событие совпало по времени с покушением Штауффенберга 20 июля, В результате моментально возникло дело о подготовке еще одного покушения, но дело кое-как замяли.

Когда в августе 1944 года советские войска начали наступление на южном участке фронта и вошли на территорию Румынии, это избавило американскую 15-ю Воздушную Армию от необходимости бомбить Плоешти, и она присоединилась к налетам на заводы синтетического горючего в самой Германии. К осени несчастный 4-й Воздушный Флот сократился до 200 самолетов, большие потери понес и 6-й Воздушный Флот.

6 декабря 1944 года постановлением ГКО бывшая АДД была преобразована в 18-ю Воздушную Армию. Часть авторов считает, что это было запоздалой попыткой советского командования создать собственную стратегическую авиацию, но выглядит сие прямо противоположным образом. Из отдельного командования АДД превратилась в рядовую армию (хотя ее штаб так и остался в Москве — не путать с командным пунктом, располагавшимся в Бресте), что полностью отражало ее действия в ходе всей войны. За исключением нескольких демонстративных бомбежек Берлина в 1941 году и перелетов Молотова в Англию на Пе-8, никаких дальних перелетов Авиация Дальнего Действия не совершала. Зато все четыре года она усиленно бомбила цели в прифронтовой полосе, то есть решала тактические задачи. Разве что предпринятые непонятно зачем массированные налеты на финские города могут быть отнесены к стратегическим операциям.

Но при любых вариантах развития событий положение Люфтваффе на Восточном фронте к началу 1945 года стало таким же безнадежным, как и на Западном. К январю 1945 года советские ВВС выросли почти до 16 000 самолетов, и этой силе немцам было нечего противопоставить — Люфтваффе к этому времени на Восточном фронте имели только 1800 самолетов. На вооружении советской авиации появились новые самолеты — Як-3, Ла-5, Ил-10. Кстати, как тут не вспомнить любимый трюк Агитпропа советских времен — сравнить Як-3 с мотором М-107, который в годы войны так и не появился в частях, со «Спитфайром I» образца 1939 года. Советский истребитель имеет просто подавляющее преимущество по всем параметрам. Но я хочу дать хороший совет: давайте мы сравним его с британским истребителем SE-5, выпущенным в 1916 году. Тогда преимущество будет вообще потрясающим! Есть, правда, один тонкий нюанс — мотор М-107, он же ВК-107, так никогда и не был доведен до ума, один ресурс 25 часов (теоретически) чего стоит. Кстати, в 1946 году этот самый Як-3 будет поставлен в вину наркому авиапромышленности Шахурину и маршалу Новикову, так, может, не стоит хвалиться им на всех углах?! Между прочим, в материалах дела упоминается, что обшивку с крыльев срывало не у «отдельных „яков“», а у 40 процентов всех самолетов, и это был конструктивный недостаток машины. Но почему-то под суд пошел нарком Шахурин, а не его заместитель и конструктор Яковлев — непосредственный виновник. Еще одна загадка: почему? Впрочем, как мы уже писали, авиаконструктор А. Яковлев был просто непотопляемым.

Однако вернемся в 1945 год. Во время Висло-Одерской операции наши ВВС применили тактический прием, который немцы использовали еще в 1940 году, во время прорыва под Седаном. Наступление 3-й и 4-й Танковых Армий поддерживали более 400 штурмовиков и бомбардировщиков 2-й Воздушной Армии, которые небольшими группами постоянно находились над полем боя, нанося удары по противнику. Однако применялся и прямо противоположный метод — 18-я Воздушная Армия при форсировании Одера разом подняла в воздух 765 самолетов.

К этому времени подобные атаки становятся обычными для советской авиации. Например, за 4 дня боев в Варшаве 16-я Воздушная Армия совершила 6493 вылета. Однако это было чисто количественное наращивание. Судя по всему, ни Сталин, ни генералы Ставки категорически не доверяли никому из командующих воздушными армиями, потому что А. Новиков, ставший к этому времени уже главным маршалом авиации, продолжал метаться из одного критического пункта в другой, чтобы лично руководить действиями авиации. Например, после Висло-Одерской операции он получил приказ отправляться в Восточную Пруссию, чтобы участвовать в штурме Кенигсберга и ликвидации приморской группировки немецких войск. Много ли стоит система, в которой все зависит от одного-единственного человека? «Горе государству, если оно нуждается в моих добродетелях», — сказал один из римских полководцев.

Впервые за все время войны для поддержки действий одного фронта были сосредоточены три воздушные армии, ВВС Краснознаменного Балтийского флота и два отдельных бомбардировочных корпуса — всего более 2400 самолетов. Немцам за все 6 лет войны нигде и никогда не удавалось собрать подобную группировку, союзники тоже, кажется, сделали нечто подобное только во время операции «Гудвуд» — прорыва немецкого фронта под Каном в 1944 году. Участию авиации в штурме Кенигсберга придавалось огромное значение, начало операции даже было перенесено на несколько дней из-за нелетной погоды. И все-таки именно погода привела к тому, что б апреля вместо запланированных 4100 вылетов было совершено всего 1052. 7 апреля Новиков отдает приказ бомбить узлы сопротивления перед фронтом наступающих войск и привлек для этого всю бомбардировочную авиацию. То есть советская авиация полностью оправдывала свое название фронтовая и действовала как обычная дальнобойная артиллерия. Любопытная деталь: средний вес бомбы, сброшенной на укрепления Кенигсберга, составлял всего лишь 150 кг, то есть использовались бомбы весом 100 и 250 кг, но при прорыве укрепленной полосы этого слишком мало. И союзники, и немцы в подобных случаях использовали бомбы весом 500 и 1000 кг, ну, или 1000 и 2000 фн, если вам угодно. Это хорошо объясняет, почему войскам пришлось больше полагаться на тяжелую артиллерию.

Кстати, я был в Кенигсберге, то есть Калининграде, и потому, что в 1945 году мой дед штурмовал его, я просто не мог не посетить единственный сохранившийся форт. Знаете, если снарядные выбоины на стенах заметны, то ни одной бомбовой воронки мне увидеть не удалось… И это несмотря на просто чудовищное количество вылетов — 7 апреля было совершено около 5000 вылетов, а в ночь на 8 апреля — еще 2000.

Еще более мощная авиационная группировка поддерживала штурм Берлина — около 7500 самолетов. Советские историки дружно утверждают, что ей противостояло около 3300 немецких самолетов, но это откровенная фальсификация истории, а вот на благо интересам России или в ущерб им — в этом еще будут разбираться. Впрочем, немецкая авиация уже почти не могла сопротивляться по причине острейшей нехватки топлива. Советская авиация имела абсолютное господство в воздухе, например, одна только 16-я Воздушная Армия за четверо суток произвела 16 880 вылетов, а всего советская авиация за время Берлинской операции произвела более 91 тысячи вылетов! Эффектным окончанием боев стали красные знамена, сброшенные на Рейхстаг 1 мая нашими летчиками.

Но хватит о рекордах и победах, следует поговорить и о неудачах нашей авиации. Например, так и висит в воздухе неприятный вопрос: почему наша авиация, имея абсолютное превосходство, не сумела остановить 9-ю Армию генерала Венка, спешившую на помощь Берлину? Почему это пришлось делать пехоте и танкам? Ведь в подобной ситуации из Фалезского мешка выскочили только люди, лишившиеся всей техники и вооружения.

Еще более вопиющими примерами полной беспомощности советской авиации стали события на Балтике в конце 1944 года — начале 1945 года. Во время боев за Моонзундский архипелаг немецкий флот пытался поддержать свои войска и проводить эвакуации. Напомним, что в 1941 году, во время эвакуации Таллина, были потоплены 15 военных кораблей и 43 транспорта (практически все, участвовавшие в переходе), при этом погибло, по различным оценкам, от 10 до 11 тысяч человек. Всего за пару дней! Конечно, часть кораблей подорвалась на минах, но особенное впечатление производит то, что наши корабли топили курсанты летных школ, летавшие, соответственно, на третьесортных самолетах.

Грозная советская авиация никак не помешала немецким кораблям обстреливать берег там и тогда, когда они хотели. За последнее полугодие войны наша авиация сумела потопить лишь 15 немецких транспортов, и это при том, что одна только авиация Балтийского флота насчитывала более 1000 самолетов. Ну, а действия авиации во время эвакуации из Курляндского котла, из Данцига и Гдыни иначе как оглушительным провалом назвать нельзя. Немецкий флот сумел вывезти из Курляндии 4 дивизии и до 1,5 миллиона беженцев. У нас очень любят помещать в книгах фотографию горящего танкера «Зассниц», но не любят уточнять, что это было чуть ли не единственное крупное немецкое судно, которое сумела-таки потопить наша авиация. Ведь общие потери немцев не превысили 2 процентов от общего числа эвакуируемых.

А сейчас, полагаю, самое время подвести некоторые итоги воздушной войны на Восточном фронте. Западные историки не уделяют ей много внимания на том простом основании, что советская фронтовая авиация всю войну находилась в подчинении командования фронтов и действовала во взаимодействии с армиями и по их заявкам. Существование Авиации Дальнего Действия не привело к стратегическим воздушным операциям в западном понимании этого термина, тем более что не было и тяжелых бомбардировщиков, подобных «летающей крепости» или «ланкастеру».

Одной из главных причин провала Люфтваффе была тривиальная нехватка сил, так как несчастные 3000 самолетов, которые они имели более или менее постоянно на Восточном фронте, совершенно не соответствовали протяженности этого самого фронта. И постоянные сказки о вездесущих самолетах с черными крестами на крыльях так сказками и останутся. Читайте мемуары немецких генералов, и вы увидите, что они жаловались на отсутствие воздушной поддержки ничуть не реже, чем наши генералы.

Немцы были вынуждены организовывать полевые аэродромы вблизи от железных дорог, чтобы хоть как-то решить проблемы снабжения. Увы, воздушные перевозки, которые охотно организовывали американцы, немцам были просто не по карману. Ведь для снабжения своей 14-й Воздушной Армии в Китае американцы организовали воздушный мост через Гималаи и, не задумываясь, тратили четыре тонны бензина, чтобы доставить на аэродром одну. Немцы же, когда вышли к Сталинграду — впрочем, их туда никто не приглашал, — постоянно жаловались, что им приходится тратить две тонны горючего (причем низкосортный синтетический бензин для грузовиков) на доставку одной тонны груза.

Ошибки в оценке характера будущей войны и, как следствие, совершенно недостаточное производство военных самолетов были еще одной причиной поражения Люфтваффе. Ведь к 1945 году численное превосходство советской авиации стало подавляющим — от шестикратного по всему фронту до двадцатикратного на участках решающего удара. Кстати, мне совершенно непонятны попытки российских историков доказать, что преимущество было гораздо меньшим. В конце концов, это должно было волновать немецких люфтгенералов, но никак не нас. Наша промышленность сработала отлично, хотя бы в плане количества, и правильно, что у нас было такое превосходство. Вдобавок немцам приходилось делить свои невеликие силы на несколько театров, и с 1943 года, например, большинство немецких истребителей занималось защитой Рейха от тяжелых бомбардировщиков союзников, а не решением фронтовых задач.

Мы не говорили ранее об этом на том простом основании, что это безумное решение рейхсмаршала Геринга не имеет никакого отношения к воздушной войне, но не упомянуть о нем вообще просто нельзя. Речь идет о формировании так называемых полевых дивизий Люфтваффе. Безусловно, квалифицированным техническим специалистам нельзя было найти лучшего применения, чем превратить их в рядовых пехотинцев.

Советские ВВС начали войну просто катастрофически, причем внятного объяснения чудовищных потерь в первые дни войны мы так никогда и не услышим. Все, что пишут уважаемые авторы вроде М. Зефирова, М. Солонина и других, это всего лишь более или менее обоснованные умозрительные построения, не подкрепленные достоверными фактами. Но вот беда, ведь этих самых достоверных фактов в нашем распоряжении нет и не будет, даже если каким-то чудом вдруг откроются все архивы, потому что такие факты отражать в рапортах было себе дороже любому командиру.

Специфический характер советской авиации продиктовал такую особенность организационной структуры, как откровенная слабость бомбардировочной авиации. За годы войны на ее долю пришлось всего лишь около 4 процентов общего числа самолето-вылетов, никаких ударов по немецкому тылу она не наносила. А после того как Ил-4 вымерли естественным путем, была утеряна даже сама возможность налетов на глубокий тыл противника.

Зато это было компенсировано стремительным развитием авиации поля боя, недаром штурмовик Ил-2 был самым массовым самолетом Второй Мировой войны. Советское понимание термина «господство в воздухе» означало свободу использования авиации в тактической зоне, и маршал Новиков строил ВВС именно под эту схему. Вместо того чтобы пытаться уничтожить Люфтваффе, советские ВВС упорно прокладывали дорогу танкам и пехоте. Именно поэтому немцы буквально до самых последних дней войны сохраняли способность наносить удары и даже создавать локальное превосходство в воздухе на каком-то узком участке фронта. В тех случаях, когда наша авиация пыталась что-то сделать, операции завершались неудачами. Например, после немецких налетов на заводы Горького и Ярославля были предприняты ответные удары по немецким аэродромам, но результат был нулевым.

Особенностью системы управления советской авиации была чрезмерная централизация, когда в ходе всех крупных операций руководство брал на себя главком ВВС. Ничего подобного не было больше ни в одной стране. С другой стороны, это имело и один заметный плюс — маршал Новиков мог достаточно свободно распоряжаться резервами ВВС и быстро наращивать силы на критическом участке, когда это требовалось.

При этом, несмотря на заявления ряда авторов, надежная и оперативная связь авиации с армией так и не была налажена до самого конца войны. Между прочим, как мы писали, даже немцы, считавшиеся лидерами в данной области, довели свою систему до полного совершенства только к 1944 году, когда она уже стала почти бесполезной.

В области тактики советские ВВС долгое время отставали от немцев, но после боев на Кубани весной 1943 года истребительная авиация это отставание ликвидировала. Обсуждать бомбардировщики и штурмовики нет особой нужды, так как первых не было у нас, а вторых — у немцев. А вот с пикировщиками сравнение будет совершенно не в нашу пользу по причине крайне низкой подготовки летчиков.

Но зато советские ВВС создали свою собственную оригинальную теорию воздушной блокады, что было особенно актуально, так как Красная Армия очень часто проводила операции на окружение вражеских группировок. Авиация должна была изолировать образовавшийся котел и не допустить переброски туда войск и снабжения. Если первые попытки в Демянске и Холме были неудачными, то уже под Сталинградом советские ВВС разрушили немецкий воздушный мост. В дальнейшем методы организации воздушной блокады совершенствовались, и позднее, во время боев за Корсунь-Шевченковский, Кенигсберг, Будапешт и Бреслау, она осуществлялась уже более организованно и надежно, хотя основные принципы, заложенные А. Новиковым, сохранились.

Но, разумеется, многие недостатки советской авиации были прямым следствием того места, которое она занимала в общей структуре Вооруженных сил СССР. Наша военная наука полагала, и это было определено в проекте Полевого устава Красной Армии 1941 года, что основная задача авиации — это оказание содействия наземным войскам. В силу этого советские ВВС и не являлись самостоятельным видом вооруженных сил. Лишь после анализа итогов войны, то есть много позднее, чем во всех остальных крупных державах, наша авиация получила свой сегодняшний статус.