XV. Нет уз святее товарищества
Это было, точно, необыкновенное явленье русской силы: его вышибло из народной груди огниво бед.
На рассвете 12 января началась стратегическая Висло-Одерская операция. После колоссальной силы артподготовки войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов пошли вперед. Под могучими ударами рушились рассчитанные Гитлером на тысячелетие опоры Третьего рейха.
Ставка Верховного Главнокомандования планировала это наступление на 20 января, но сроки были изменены по просьбе союзников, которых немцы потрясли своим последним натиском в Арденнах в декабре 1944 — январе 1945-го…
Европейская сырая, неуютная зима сменялась весенними туманами и распутицей. Нелетная погода какое-то время не позволяла развернуться во всю мощь советской авиации. На боевые вылеты направлялись только «старики», опытные летчики. В первый день наступления был подбит зениткой один из любимых учеников Покрышкина — командир 1-й эскадрильи 16-го гвардейского полка капитан Виктор Иванович Жердев. Тяжело раненный, он немного не долетел до своих… Отступавшие немецкие пехотинцы сорвали с летчика гимнастерку с орденами, закололи его ножами. Было «старику», одному из лучших асов дивизии, 25 лет… Прощаясь с Жердевым, Александр Иванович второй раз за всю войну, как и на похоронах Александра Клубова, не смог сдержать слез.
9-я гвардейская дивизия прикрывала в Висло-Одерской и Берлинской операциях танковую 3-ю гвардейскую армию П. С. Рыбалко, 5-ю гвардейскую армию А. С. Жадова, 52-ю армию К. А. Коротеева, 4-ю гвардейскую танковую армию Д. Д. Лелюшенко.
Покрышкин вспоминал: «Мы, летчики, еще никогда так детально не согласовывали своих действий с танкистами. Теперь надо довести этот план в общих чертах до каждого командира эскадрильи, до каждого летчика. Они должны заранее представить себе, где проходят на земле эти мощные гнутые стрелы, изображенные на картах».
Надежно прикрытые с воздуха танкисты смело уходили в глубокие тылы противника, их рейды резали на куски немецкую оборону.
Основной проблемой нашей авиации было отсутствие аэродромов. Грунтовые площадки стали непригодными из-за распутицы, бетонные — взорваны немцами при отступлении. После того как командарм С. А. Красовский делает Покрышкину выговор за «самовольный захват» одного из немецких аэродромов, командир 9-й гвардейской дивизии находит свой выход из, казалось бы, безвыходного положения. Решение Покрышкина, как это было и ранее, отличают простота и вдохновение. По мановению великого таланта взлетно-посадочной полосой становится участок автострады Бреслау — Берлин! Александр Иванович пишет:
«Захожу на посадку. Подо мной узенькая лента бетона шириной не более девяти метров. Размах же крыльев самолета двенадцать метров и разнос шасси — четыре. Рискованно, но садится надо… К середине дня более ста двадцати самолетов сели на дорогу. Ни одного ухода на второй круг, ни одной грубой посадки и поломки. Думаю, что в истории авиации еще не было случая посадки боевых самолетов на дорогу шириной девять метров… Смелость и риск — черты характера, присущие настоящему истребителю. Уверенное перебазирование на этот «аэродром» показало наличие этих качеств у летного состава нашей дивизии. С такими летчиками можно творить чудеса… Разумный риск — спутник победы. И в будущем он себя оправдал. Мы успешно прикрывали с воздуха танковую армию генерала Рыбалко. Не раз спасали танкистов от штурмовок «юнкерсов»…»
Герой Советского Союза А. И. Труд вспоминал: «Помню, наш комдив метался на машине по полям, изъездил десятки населенных пунктов в поисках подходящих взлетных полос… О задуманном нам, летчикам, он не сказал ничего. Аэродромной службе приказал выслать куда-то передовую команду, а нам — подготовиться к вылету. Полковник Покрышкин взлетел первым, сделал круг и взял курс на запад. Вскоре летчикам была дана команда перелететь на новый аэродром. И тут мы услышали по радио неожиданную команду: «Садиться на автостраду!» И это под самым Берлином, в котором еще яростно сопротивляется враг. Да, то был риск… Для посадки нам нужна полоса хотя бы в полсотни метров! Помню, ленточка дороги казалась сверху просто ниточкой… Но мы узнали, что на автостраду первым сел Покрышкин. Значит, можно».
Это перебазирование дивизии было не только дерзко задумано, но затем и технически безупречно осуществлено аэродромными службами. Для маскировки по автостраде периодически пропускали колонны автотранспорта.
Две недели, а это в боевой обстановке немалый срок, немцы не могли обнаружить «секретный аэродром» русских, которого, казалось, быть не могло. Посылали на разведку самолеты, диверсантов-парашютистов.
Покрышкин продолжает участвовать в боевых вылетах, 16 января сбивает Ю-87. В одной из штурмовок отказывает оружие, но отвернуть от зенитной батареи уже нельзя — сразу собьют в упор. Летчик подавляет зенитчиков психологически, пикируя на батарею почти до самой земли. Инженер Копылов спрашивает — как в вырезах кока винта могли оказаться иглы сосновой хвои?
Последний раз Покрышкин мог быть сбит над Берлином, где его «кобру» обстреляли зенитчики.
А сколько риска было в тех поездках в поисках аэродрома по дорогам Германии, где даже на уже захваченной советскими войсками территории бродили группы несдавшихся немцев. Почему они не открыли огонь по одинокой машине, поздним вечером в лесу у Альтдорфа? Покрышкин вспоминал:
«— Василь, полный газ! Жми! — крикнул я водителю, а сам пытаюсь вытащить пистолет из кобуры под меховыми летными брюками.
Немцы расступились на дороге, и мы пронеслись в двух метрах от них. Жду автоматные очереди в спину…»
Когда на следующий день Александр Иванович с водителем ехали мимо того же места, они увидели три сожженные грузовые машины, убитых наших солдат.
«— Да, Василь! Видимо, нас спасла здесь, как и в воздушных боях, скорость. Мы так внезапно выскочили, так быстро пронеслись, что от неожиданности они не обстреляли нас. Хорошо еще, что я не смог быстро вытащить пистолет. Мои выстрелы спровоцировали бы их огонь…»
В преддверии победы погибали и те, кто геройски прошел всю войну. 11 февраля пал смертью храбрых командир 6-го гвардейского бомбардировочного авиакорпуса генерал-майор Иван Семенович Полбин — герой Московской и Сталинградской битв. К февралю 1945-го Полбин совершил 157 боевых вылетов. 6 апреля ему было посмертно присвоено звание дважды Героя Советского Союза.
Эта смерть потрясла Покрышкина. С Полбиным он познакомился и подружился осенью 1944 года. Оба летчика считали для себя необходимым участие в боевых вылетах, несмотря на высокие звания и должности. И внешне они были похожи. Иван Полбин — 40-летний атлет с чеканным волевым лицом. Его отличала легкая стремительная походка. Фронтовые фотографии запечатлели ослепительную улыбку, яркие лучистые глаза.
Родился И. С. Полбин в беднейшей крестьянской семье, вырос в селе Ртищево-Каменка Симбирской губернии. В 1931 году закончил Оренбургскую школу военных летчиков, служил в Забайкалье, был награжден орденом Ленина за бои на Халхин-Голе.
Как и Покрышкин, Полбин создал свою систему подготовки летчиков, слабых пилотов у него не было. Он также вселял уверенность в своих подчиненных, выполнял задания с наименьшими потерями, создавал новую тактику применения пикирующих бомбардировщиков Пе-2, отстаивая в своих статьях и на практике преимущество «вертушки» — прицельного бомбометания каждой бомбой с пикирования.
Парой со своим учеником Л. В. Жолудевым (впоследствии Герой Советского Союза, генерал-лейтенант) Полбин неожиданным ударом (вместо принятого в таких случаях вылета крупной группой) прорвался к цели и уничтожил важнейший немецкий склад горючего у станции Морозовская под Сталинградом. Тогда же возглавил налет на аэродром у Миллерово. Это был вылет почти на верную смерть, днем, без прикрытия истребителей — цель находилась далеко, за радиусом их действия. Бомбы накрыли стоянки немецких самолетов. Из вылетевших пятнадцати Пе-2 семь не вернулись.
А. И. Покрышкин вспоминал тщательно подготовленные штабом 2-й воздушной армии учебные сборы командиров авиасоединений в ноябре 1944-го: «За огромным столом с рельефной картой стояли командиры корпусов и дивизий. Перед ними ставились задачи взаимодействия с танками, артиллерией и пехотой. Лучше всех эти задачи решал генерал И. С. Полбин. Он чувствовал себя здесь так же уверенно, как над полем боя, в самолете, легко схватывал узловые ситуации наземного наступления, быстро находил объекты для ударов с воздуха».
Лучшим был Полбин и на полигоне. Он первым поднялся в воздух на своем самолете с зигзагом красной стрелы на фюзеляже. Как писал Покрышкин: «Лучше всех бомбил генерал Иван Полбин, летчик подлинной чкаловской хватки. Он во всей нашей авиации считался непревзойденным мастером пикирующих ударов».
Вслед за бомбардировщиками на полигоне появились истребители. Среди них ни один не смог поразить свою цель — две замаскированные бочки, набитые паклей, пропитанной бензином. Остался последний участник — командир 9-й гвардейской дивизии. На наблюдательной вышке генералы, а также командующий 1-м Украинским фронтом маршал И. С. Конев ждали появления трижды Героя. Кто-то произнес: «Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин…»
Летчик мобилизует мастерство и волю. Для таких случаев у него есть свой рецепт: «Надо было спасать нашу репутацию. Это волновало. А волнение всегда мешает в таком деле. Я отношу себя к тем людям, которые владеют собой, умеют укротить возбужденные чувства. Как это делается — не знаю. Возникает сложное психологическое состояние. В подобные моменты я стараюсь переключить свои мысли на что-то другое, подумать о чем-то светлом, хорошем».
В те минуты он думал о телеграмме из Новосибирска, сообщавшей о рождении дочери Светланы…
Обе бочки вспыхнули после точных очередей. Штурмовал Покрышкин с противозенитным маневром, ушел от цели эффектно, на бреющем полете. На восторженные отзывы участников сбора Александр Иванович отвечал: «Это навыки, полученные во многих боевых вылетах. Будете чаще летать — и научитесь так же стрелять по целям».
..Дружба Покрышкина с Полбиным была недолгой. Твердой рукой генерал направил свой Пе-2 на укрепления немцев в Бреслау. Зенитный огонь сосредоточился на ведущем группы. Снаряд разорвался в кабине самолета Полбина. Горящий Пе-2 падал вниз, над ним сомкнулись воды Одера. Герой погиб, оставив другим послевоенные разочарования, болезни, усталость… Он поднялся в небесные обители, где собирались в одну дружину просветленные огнем души тех, кто погиб, защищая от черной магии нацизма Святую Русь…
Под Берлином, на аэродроме в Юттерборге подорвался на мине заместитель командира 9-й гвардейской дивизии О. М. Родионов. Осмотреть только что захваченный нашими танкистами аэродром собирался ехать Покрышкин, но Родионов настоял на том, чтобы отправиться туда самому. Как писал Александр Иванович: «Родионов принял удар на себя, прикрыв меня от гибели».
…Трагедию Германии, возымевшей гордыню поработить весь мир, запечатлел художник-экспрессионист Карл Рессиг. На его гравюрах в черном ночном небе прожектора высвечивают накрывшие Германию бомбовым ковром англо-американские «летающие крепости» и скелеты символических всадников Апокалипсиса…
Гитлер и Геббельс еще пытались дать немцам соломинку упований на новое сверхоружие, на раскол между СССР и его западными союзниками. Отчаяние висельников заставляло танковые дивизии СС постоянно контратаковать советские войска. Этот настрой отражает запись в дневнике одного из берлинцев, который ехал в переполненном вагоне городской электрички:
«Тут кто-то заорал, перекрывая шум: «Тихо!» Мы увидели невзрачного грязного солдата, на форме два Железных креста и золотой Немецкий крест. На рукаве у него была нашивка с четырьмя маленькими металлическими танками, что означало, что он подбил четыре танка в ближнем бою. «Я хочу вам кое-что сказать!» — кричал он, и в вагоне электрички наступила тишина. «Даже если вы не хотите слушать! Прекратите нытье! Мы должны выиграть эту войну, мы не должны терять мужества. Если победят другие — русские, поляки, французы, чехи и хоть на один процент сделают с нашим народом то, что мы шесть лет подряд творили с ними, то через несколько недель не останется в живых ни одного немца. Это говорит вам тот, кто шесть лет сам был в оккупированных странах!» В поезде стало так тихо, что было слышно, как упала шпилька».
Немцы трепетали. Но Красная армия не была армией террора и геноцида. Она вела другую войну.
Г. Г. Голубев вспоминает приземление «аэрокобр» 16-го гвардейского полка на первом германском аэродроме: «Вот все самолеты зарулили, и летчики, покинув кабины, встают в рост на крыле, и как по команде стреляют вверх из пистолетов. Это салют в знак того, что мы пришли в Германию, выполняя священный наказ Родины».
Ожесточение последней битвы достигло апогея. Покрышкин с КП видит бой командира звена Николая Климова. Покрышкинцы развернулись в лобовую атаку на шестерку догонявших их «мессершмиттов». Ни наш ведущий, ни немецкий ас не отвернули. В воздухе прогремел взрыв. Оба летчика погибли.
Немцы оперативно штурмовали обнаруженные аэродромы противника. Так, 9 февраля большая группа ФВ-190 и Ме-109 ударила по оставленному без прикрытия аэродрому 265-й истребительной дивизии из корпуса генерала Е. Я. Савицкого. Разбито и сожжено шесть самолетов, 12 — повреждено. 15 февраля 812-й полк, понеся значительные потери от бомбардировочных ударов по аэродромам базирования, убыл за новыми самолетами в Польшу. Покрышкин, обладая даром предвидения, таких потерь в своих полках не допускал. Но и ему приходилось в конце апреля организовывать круговую оборону на аэродроме 104-го полка против рвавшихся из окружения на запад немецких частей. Бой уже переходил в рукопашный, когда на помощь подошли наши танки и пехота… Более трех тысяч гитлеровцев сдались в плен. Только после этого Покрышкин улетел в штаб дивизии.
Александр Иванович верен своему зароку — не прятаться от врага — даже в то время, на пороге Победы. Вот он на дамбе у Одера руководит по радио действиями своих истребителей. На насыпи за дамбой собралось несколько десятков наших солдат и офицеров посмотреть, как трижды Герой командует воздушным боем. Немецкие артиллеристы обстреливают дамбу. Но, как пишет Покрышкин: «Уходить не позволяла гордость истребителя». Хотя пехотинцев-наблюдателей как ветром сдуло в окопы и блиндажи.
Генерал Г. В. Бакланов, командир корпуса, приглашает Покрышкина на свой КП, встретив его словами:
«— Ну что ты вылез наверх дамбы и маячишь там? Из-за тебя мы остались без завтрака. Кухня разбита, повар ранен. Придется завтракать консервами.
— Прошу извинить. Но уж очень удобно наблюдать с дамбы за воздухом.
После пары стопок трофейного французского коньяка настроение стало веселее…»
Начальник связи 16-го полка Г. Т. Масленников вспоминал, как у переправы через Одер Покрышкин целыми днями под обстрелом управлял своими полками, прикрывавшими корпус генерала А. И. Родимцева. Причем Александр Иванович «любил «разгуливать» по переднему краю, просил артиллеристов или минометчиков разрешить ему лично пострелять из оружия. Любил зенитчиков, они всегда стояли у самой переправы… Я наблюдал, как Покрышкин с азартом стрелял по пикирующим бомбардировщикам из счетверенных пулеметов».
Росла слава покрышкинской дивизии. «За образцовое выполнение заданий командования в боях с немецкими захватчиками при форсировании р. Одер юго-восточнее г. Бреслау и проявленные при этом доблесть и мужество дивизия награждена орденом Красного Знамени, а всему составу дивизии объявлена благодарность Верховным Главнокомандующим тов. Сталиным». В мае дивизия награждена орденом Ленина. Приказом Верховного Главнокомандующего за отличие, проявленное при овладении Берлином, дивизии присвоено наименование Берлинская. 100-й гвардейский полк становится Ченстоховским, 104-й — Краковским. Все три полка дивизии награждены орденами Александра Невского.
А. И. Покрышкин в апреле — мае был награжден двумя орденами Суворова 2-й степени. Что интересно, оба раза командир корпуса А. В. Утин представлял комдива к награждению орденом Кутузова, но на более высоком уровне утверждалось награждение орденом Суворова.
Во втором представлении указано: «Всего частями дивизии за период с 1 февраля по 30 апреля 1945 года… проведено 86 групповых воздушных боев, в которых сбито 102 самолета противника, свои потери за это время 19 самолетов, 12 летчиков.
Кроме того, штурмовыми действиями частей дивизии уничтожено на земле 6 самолетов противника, автомашин — 16, паровозов — 5, вагонов — 20, вызвано 27 очагов пожаров».
Переправы через Нейссе и Шпрее, наступление наших танкистов были надежно прикрыты с воздуха.
Командующий 1-м Украинским фронтом Маршал Советского Союза И. С. Конев писал о Покрышкине, что «он показал себя на фронте не только человеком большой личной храбрости, но и искуснейшим организатором боевых действий. Александр Иванович владел не только высочайшим личным искусством воздушного боя, не только превосходно руководил этими боями в воздухе, выбирая каждый раз наиболее выгодные боевые порядки и уничтожая максимальное количество вражеских самолетов, но умел еще на земле наилучшим образом подготовить летный состав к действиям в воздухе, быстрее и точнее всех перебазироваться, лучше всех организовать аэродромную службу. Кстати сказать, именно он первым начал летать с германских автострад, используя их как аэродромы. Покрышкин — гордость нашей авиации…»
Допросы пленных немецких летчиков показывали — люфтваффе обескровлены. Все меньше оставалось опытных летчиков. Заканчивался бензин. Попытки оказать сопротивление, нарастить силы на направлении главных ударов подавлялись нашими летчиками. Александр Иванович в своих книгах описывает мастерские действия Николая Трофимова, Константина Сухова, Вячеслава Березкина и других гвардейцев. А вскоре, вечером 9 мая, его ведомый Георгий Голубев поставит в войне точку — над Прагой собьет бомбардировщик «Дорнье-217», последний во Второй мировой немецкий самолет…
Молодые парни, «братья-славяне», они навечно входили в историю державы как особое поколение — поколение победителей.
…Альтдорф, Германия. 24 января 1945 года. Летчики 16-го гвардейского полка с интересом осматривают залы рыцарского замка, ставшего для них временным пристанищем на пути к Берлину. Чужая для славянского глаза строгая готика архитектуры, массивная мебель. На стенах — портреты немецких аристократов в золоченых рамах.
Из высоких окон гостиной открывался вид на ухоженные парковые аллеи. В углу зала — кипа нацистских знамен из искусственного шелка. В шкафах библиотеки — книги на разных языках, есть и тома русской классики.
Уже смеркается, на пианино летчики зажигают «коптилку» — снарядную гильзу с фитилем. Примостившийся у пианино на вращающемся стуле комэск-3 Николай Трофимов вдруг начинает читать «Тараса Бульбу» Гоголя из собрания владельца замка. Негромкий внятный голос капитана с тремя орденами Красного Знамени на груди завораживающе звучит в гулкой тишине… Молодые летчики, всем им по 20–25 лет и напоминают они порой буйной удалью легендарных запорожцев, собираются у огонька «коптилки»: «Почитай всем, Николай!»
И Трофимов, именно он, читает ставшие особенно ясными в этот час сокровенные строки…
«Вот в какое время подали мы, товарищи, руку на братство! Вот на чем стоит наше товарищество! Нет уз святее товарищества! Отец любит свое дитя, мать любит свое дитя, дитя любит отца и мать. Но это не то, братцы: любит и зверь свое дитя. Но породниться родством по душе, а не по крови, может один только человек. Бывали и в других землях товарищи, но таких, как в Русской земле, не было таких товарищей. Вам случалось не одному помногу пропадать на чужбине; видишь — и там люди! Также Божий человек, и разговоришься с ним, как с своим; а как дойдет до того, чтобы поведать сердечное слово, — видишь: нет, умные люди, да не те; такие же люди, да не те! Нет, братцы, так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе… Нет, так любить никто не может!»
Николай Леонтьевич Трофимов имел право прочесть эти строки вслух. Он был уважаем и любим в полку как опытный в свои 22 года ветеран. Часто хмурый, крайне немногословный, он чуть заметно прихрамывал — ступня раздроблена зенитным снарядом на Северном Кавказе 27 сентября 1942 года. В том вылете Трофимов имел приказ — снять на фотопленку разбитую штурмовкой переправу немцев через Терек. Летчик должен был пройти над целью сквозь зенитный огонь одним курсом, не меняя скорости… Приземлившись на своем аэродроме в полубессознательном состоянии, Трофимов очнулся в госпитале на операционном столе и остановил хирурга, готовившегося к ампутации. Врач сложил ему стопу по косточкам, но ранение давало о себе знать всю жизнь. Тогда же в 1942-м Трофимов вместе со своим другом Александром Клубовым был награжден первым орденом Красного Знамени за 108 боевых вылетов на старенькой «чайке» И-153, за 32 воздушных боя, в которых сбил один «мессершмитт» лично и 9 самолетов — в группе, за штурмовки, в которых уничтожил 13 самолетов, 14 танков, 26 автомашин… То есть моторизованную колонну немцев, рвущихся в пределы Кавказа.
Переведенный в 16-й гвардейский полк Николай Трофимов включен Покрышкиным в состав его слетанной группы. Александр Иванович поначалу несколько скептически отнесся к стоявшему рядом с атлетом Клубовым новичку, — невысокому, хрупкому блондину с выразительными голубыми глазами.
— А что такой худой, плохо кормили?
— Не в коня корм. — Последовала реплика соседа, вызвавшая дружный смех в строю. И действительно, вес Трофимова при росте около 170 сантиметров никогда не превышал 60 килограммов.
Но посмотрев на Николая Леонтьевича в деле, Покрышкин назвал его «уникальным бойцом». Емко; в своем эпическом стиле трижды Герой пишет:
«При совместных полетах в группах этот летчик всегда удивлял меня своим спокойствием даже в самой сложной обстановке. Уверенно, смело и разумно вел он бои… Многие молодые летчики стремились подражать ему. Но трофимовского спокойствия при встрече с противником им все-таки не хватало. Увидя противника первыми, они возбужденно кричали по радио:
— Справа «мессеры»! Впереди бомберы!
После такого внезапного выкрика как-то непроизвольно возникало напряженное состояние, оно охватывало всю группу. Приходилось снимать психологические напряжение командой:
— Спокойно! Группе прикрытия атаковать «мессеров», я четверкой иду на бомберов!
Трофимов, вылетая в моей шестерке, всегда возглавлял верхнюю пару, прикрывающую ударную четверку. При обнаружении противника он спокойно, даже как-то буднично сообщал:
— Справа ниже «мессеры». Иду в атаку!
Голос его был таким, словно он вступал не в смертельную схватку с врагом, а беседовал на земле со своими товарищами».
К 17 марта 1945-го, как указано в представлении к званию Героя Советского Союза, Н. Л. Трофимов совершил 341 боевой вылет, сбил лично 14 самолетов и в группе — 11. Остались, об этом знали его боевые товарищи, и незасчитанные победы. Как и Александр Клубов, Трофимов отличался скромностью и щепетильностью в докладах.
…В марте 1945-го в дивизию А. И. Покрышкина приезжала группа из Центральной ордена Красного Знамени студии документальных фильмов. Снятая этой группой лента «Александр Покрышкин» (режиссер А. Гендельштейн, автор сценария В. Крепе) сохранила на кинопленке образ трижды Героя. И сейчас этот фильм иногда показывают по телевидению в майские дни.
Покрышкин выходит из кабины «аэрокобры» на крыло, расстегивает лямки парашюта… Боевые друзья поздравляют своего командира… Удалось заснять документалистам и допрос только что сбитого гауптмана Бруно Ворма. «Меня мог сбить только Покрышкин», — говорит немецкий летчик. Такое поражение считалось почетным в люфтваффе. Но его сбил самый молодой летчик покрышкинской дивизии — 19-летний Юрий Гольберг! Немец был шокирован. Кстати говоря, в своих воспоминаниях майор Ю. М. Гольберг признавался, что сбил свой единственный самолет в конце войны, «сделав неимоверный маневр (после окончания войны я еще очень долго летал и пытался повторить маневр… но, увы, так и не смог)».
Той весной для покрышкинцев не было ничего невозможного. Кадры фильма доносят до зрителя силу и сплоченность этих богатырей в меховых куртках. По свидетельству ветеранов, иногда кто-то из однополчан Покрышкина вылетал на его «кобре», но в этом случае не мог найти противника. Услышав «Ахтунг! Покрышкин!» немецкие пилоты разлетались кто куда!
Комсорг 16-го гвардейского полка, юный сержант-авиамеханик Юрий Сергеевич Храповицкий после войны, закончив обучение в Московском авиационном институте, работал в известном КБ В. Н. Челомея, стал заместителем главного конструктора, лауреатом Государственной премии. Он вспоминал:
«В полку была особенная атмосфера, атмосфера точности, четкости, обязательности, долга. Без лишних слов, без призывов. Главное — дело.
И эту обстановку постоянно создавал и поддерживал наш командир — Александр Иванович. Сам немногословный, он не любил болтунов.
Мы, бывшие студенты, довольно быстро вошли в большую семью дивизии. Работали без устали. А ведь пришли-то мы в полк 19–20-летними мальчишками, но, пройдя вместе с полками дивизии до Берлина, стали опытными специалистами, волевыми, настойчивыми молодыми людьми, людьми дела. Многие из нас были награждены орденами и медалями.
И только потом, много лет спустя, мы поняли, сколь велико в наших судьбах было значение той поры, поняли, что наши лучшие качества мы приобрели в полку, имея постоянно перед собой образец выдающегося человека и пройдя его школу. Ведь Александр Иванович был — без всякого сомнения — знаменем всего лучшего, что проявилось в русском народе, русской армии в период невиданных тяжелейших испытаний».
Илья Давидович Гурвиц, в 1944–1945 годах механик по электро- и радиооборудованию самолета А. И. Покрышкина, после войны работал в Институте телевидения и радиовещания, был начальником отдела, участвовал в создании отечественных видеомагнитофонов, перевел с немецкого языка более двадцати книг по радиоэлектронике. Он вспоминал:
«16-й гвардейский полк — это был коллектив братьев, одна семья. Я нисколько не преувеличиваю. Часто мне вспоминаются они, мои старшие братья, наставники, боевые друзья. Был я самый молодой среди них, механиков и техников, многие из которых служили в полку еще в 1939–1940-е годы.
Федор Паршин — моторист на самолете Покрышкина с первого дня войны. Александр Казеко — механик самолета Аркадия Федорова, Петр Саблуков, Петр Андреев, Михаил Бреусов — мотористы и оружейники звена управления полка в течение всей войны, Владимир Тутуров, пришедший со мной в полк в одно время.
На нас лежала огромная ответственность, в наших руках были жизни летчиков-Героев…
У своих «кобр» мы дневали и ночевали, наша землянка всегда была рядом со стоянкой. Работали и в жару, и в холод, но — никакие болезни и простуды нас не брали.
…Во время боев под Яссами, в июне 1944-го, я проверил в кабине «сотки» Покрышкина приборы, спрыгнул с крыла, подбежал к командиру и вместо доклада о готовности машины к полету выпалил:
— Товарищ командир, дом рядом, разрешите отлучиться на день!
— Дом, говоришь? А где твой дом? — спросил Покрышкин своей скороговоркой.
— Город Тульчин, километров сто по прямой на восток!
Своим внимательным взглядом командир посмотрел на меня. Мне показалось, что на его лицо легла какая-то тень. Наверно, он вспомнил свой дом… Прошло две-три секунды, но мне показалось, что время остановилось. Стою, пронизываемый его взглядом.
— Вон на краю поля стоит «дуглас». Он летит в РАБ (район авиационного базирования. — А.Т.). Скажи командиру экипажа, что я приказал взять тебя на борт.
Через несколько минут ведомая Покрышкиным группа самолетов поднялась в небо. В дни боевой работы он отпустил меня на сутки домой, где я не был три года, с июня 1941-го!
Мгновенно мои старшие друзья-братья собрали меня в дорогу: надели новую гимнастерку, заполнили подарками вещмешок…
Я успел побывать дома и, вернувшись, рухнул спать в капонире. Заставший меня там механик Яков Черпаков разбудил меня, салагу, заснувшего во время боевой работы, «художественным монологом».
Нашему комдиву летать запрещали, но, могу подтвердить как механик звена управления, он летал регулярно, до последних дней войны. Игнорировал он этот запрет!.. Когда воздушных боев стало немного, Покрышкин приказал смонтировать на «кобрах» держатели для 100-килограммовой бомбы. Сам штурмовал и бомбил.
У нас в звене управления стоял хороший американский радиоприемник. Когда наши уходили в бой, мы настраивали его и слушали, что происходит в воздухе. Доносилось до нас и немецкое «Ахтунг! Ахтунг! Покрышкин!..» Истеричные выкрики надорванным голосом…
Александр Иванович был нам как отец. Только так его воспринимали в полку. Честный, строгий, очень добрый и заботливый. Можете не верить, но и сейчас я повторю — не было в личности Покрышкина ни одного отрицательного штриха! Ни одного.
Разные случались ситуации, в дни боев всех охватывало напряжение, но не было момента, чтобы Покрышкин сорвался, кого-то несправедливо, нервно обругал. Выдержка — сверхчеловеческая. Называл он всех на «ты», если переходил на «вы» — это был плохой признак для того, с кем командир говорил.
Всегда подтянутый, стройный, мощный. Очень похоже, талантливо изобразил Александра Ивановича на портрете современный художник Сергей Присекин.
Александр Иванович никогда не говорил, как другие летчики, что «барахлит мотор», а всегда точно указывал, что именно в двигателе или радиооборудовании неисправно.
Как-то возвращается он из боя. Еще сидит в кабине, гимнастерка мокрая от пота, глаза еще где-то там, в небе… И вдруг говорит мне: «Посмотри модулятор». Да летчику вообще не положено знать, что такое модулятор! А он все знал.
Запомнился и такой эпизод. В феврале 1945-го на немецком аэродроме в штабном кабинете я нашел документы с грифом «секретно» — наставления и рекомендации по психологии для летчиков, отдельно для истребителей и для бомбардировщиков. Показал эти бумаги Покрышкину. Он как схватил их, отстранил меня от обслуживания полетов, посадил в отдельную каптерку и приказал перевести, поскольку немецкий язык я знал хорошо.
После войны все мы, однополчане, шли со своими бедами и проблемами к Александру Ивановичу и Марии Кузьминичне. Сколько они сделали добра… Моя мама три года была в гетто и концлагере, чудом осталась в живых. В 1947 году ее, больную, не прописывали в Москве, в комнату к сестре. Александр Иванович не просто откликнулся, а проследил, пока все не было сделано. Это тоже была смелость, ведь уже начиналась кампания против «космополитов»…
Помню, в юбилей Дня Победы ветераны дивизии, как всегда, собрались в ресторане в Москве. Торжественно отмечали… Мы, механики 16-го полка, сидели за столом рядом. Я — в обнимку со своим фронтовым братом — Федором Паршиным. Вдруг Александр Иванович встает, идет к нам, снимает мою руку с плеч Федора, раздвигает нас, садится между нами. Маршал с двумя сержантами… Обнял нас за плечи и сказал: «Ну, что, братцы, мы, технари, доказали, что умеем воевать…»»
Поражает деталь в воспоминаниях Г. Т. Масленникова, который видел, как командир вставал раньше всех и ложился спать последним: «В период проведения наступательных операций спать приходилось два-три часа в сутки, а иногда вообще оставаться без сна. Тех офицеров, которые не выдерживали и засыпали на ходу, он будить не разрешал…»
Валентина Николаевна Новикова, в 1943–1945 годах оружейник 104-го полка, вспоминает, как «измученные работой по нескольку суток без единого часа отдыха, механики засыпали у открытых капотов, лючков с отверткой или ключом в руках, в той позе, в которой их застал сон. Такие позы часто вызывали улыбку, но улыбку сквозь слезы… Спасала взаимовыручка. Многие, хорошо освоив свою специальность, изучали смежные, чтобы заменить выбившегося из сил товарища, всегда прийти на помощь».
С благодарностью пишет Покрышкин на страницах своих мемуаров о начальнике штаба 9-й гвардейской дивизии в 1942–1945 годах — полковнике Борисе Абрамовиче Абрамовиче. Это был опытный и толковый штабной работник, порядочный человек, с которым у Александра Ивановича сложились и служебные, и товарищеские отношения. Как писал Б. А. Абрамович: «Понимали мы друг друга с полуслова… Авторитет нового комдива для всех был непререкаем… Все вопросы, связанные с боевой деятельностью или касавшиеся административно-хозяйственных дел, которых также было больше, чем достаточно, мы всегда решали вместе».
А вот заместитель комдива по политической части полковник Д. К. Мачнев высокого авторитета среди летчиков и техников не имел. Александр Иванович описывает один эпизод с участием замполита. В июне 1944-го, ранним утром после одного из вылетов в сражении под Яссами, Покрышкин, сделав разбор и наметив группы для последующих заданий, поехал в штаб дивизии:
«По пути встретился наш дивизионный автобус. Остановились.
— Куда едете? — В автобусе были работники политотдела.
— На аэродром.
— Не поздновато ли?
По шлемофону, который был при мне, они догадались, что полет уже состоялся… Я посоветовал политотдельцам впредь раньше подниматься… Автобус попылил дальше».
Наверно, уже с той поры, с 1944–1945 годов за Покрышкиным потянулся шлейф слухов о том, что он «не любит политработников». Но, как уже говорилось, Александр Иванович никого и никогда не мог уважать ни за что иное, кроме боевых, деловых и человеческих качеств.
Глубоко уважал и ценил он комиссара 16-го гвардейского полка М. А. Погребного, а также заместителя начальника политотдела 9-й гвардейской дивизии по комсомолу И. В. Дрягину. Ирина Викторовна Дрягина была летчицей знаменитого 46-го гвардейского бомбардировочного полка, за боевые вылеты в 1942 году награждена орденом Красного Знамени. После ранения была списана с летной работы. В дивизии уважали энергичную и веселую Ирину, однако Покрышкин не спешил с признанием ее заслуг. Комсорг эскадрильи 16-го полка Вячеслав Березкин спрашивал ее: «Почему тебя так не любит Покрышкин? Ведь ты так много делаешь для того, чтобы наши боевые вылеты были успешными». Только одно ее новшество — развесить на старте плакатики с призывами-предупреждениями о включении нужных тумблеров при посадке — многим молодым летчикам помогло сберечь самолеты.
Покрышкин, поначалу недоверчиво наблюдавший за женщиной-политработником, изменил свое мнение о ней, когда Дрягина, несмотря на нажим сверху, не допустила писателей-корреспондентов с фотоаппаратами к самолету вылетавшего на боевое задание Клубова, который, как и многие летчики, верил в примету — перед полетом не бриться, не мыться, не фотографироваться. Ей, как полагалось, надо было бороться с суевериями. Однако одолеть их и она не смогла. Покрышкин так и не разрешил, чтобы перед полетом у его «кобры» появлялись женщины. Только после возвращения из вылета к машине допускались оружейницы и мотористки.
…В первый день полетов с Берлинской автострады комдив делает резкий выговор командирам полков и особенно исполняющему обязанности командира 16-го гвардейского полка дважды Герою Советского Союза Г. А. Речкалову.
Командиры продолжали по привычке посылать на патрулирование небольшие группы истребителей, хотя погода установилась и бетон нового «аэродрома» позволял наращивать силы в воздухе.
«Вы что, забыли, как надо воевать?.. Особенно это касается вас, Речкалов. Вы сегодня направляли на барражирование только отдельные звенья. Вас что, не интересует успешное выполнение боевых задач по прикрытию войск, ведущих тяжелые бои? Или вам безразлична судьба подчиненных?.. Сегодня на горящем самолете сел Сухов, а завтра начнете устраивать похороны…»
Вскоре Г. А. Речкалов был переведен на должность инспектора в корпус. «Вот ведь как бывает, — пишет Покрышкин. — Приобрел летчик боевой опыт, освоил технику, научился вести воздушный бой… А командирские качества невысокие, как руководитель — слаб… Командиру дано много прав, а еще больше с него спрашивают. И чем выше он по должности, тем объемнее его ответственность. А в боевых условиях особенно, ведь речь идет о жизни и смерти, о победе и поражении».
В последние годы появились публикации, авторы которых утверждают, что Покрышкин был несправедлив в отношении Речкалова, более того, и перевел его на инспекторскую должность для того, чтобы тот не смог увеличить свой боевой счет, уже переваливший за 50 сбитых. Якобы комдив хотел остаться единственным трижды Героем и даже завидовал Речкалову, который был «непререкаемым авторитетом» не только для летчиков своего полка, но и всей дивизии. Что можно сказать по этому поводу? Имел ли Григорий Андреевич «непререкаемый авторитет», пользовался ли уважением у однополчан?
Вот лишь несколько примеров. Сам Речкалов в своей книге «1941. Пылающее небо войны» описывает собственную атаку бомбардировщика:
«Над лесистым склоном балки показалась четырёхмоторная громадина. Она летела крадучись, низко-низко. Я спикировал, дал короткую очередь по ней. И оттуда, где обрывались мои трассы, на меня, как из пожарного шланга, хлынул ливень ответного огня. С трудом выскользнув из-под вражеской очереди, я стал подбираться к бомбардировщику с хвоста. Пульнул по нему несколько раз. А затем…
Сперва заклинило пулемёты. Пока я возился с их перезарядкой и вспомнил про «эрэсы» под крыльями, меня самым бесцеремонным образом оттеснили от бомбардировщика взлетевшие на помощь Фигичев и Лукашевич.
От обиды, почти бесприцельно я выпустил по громадине все РСы, чем основательно перепугал своих: один из снарядов взорвался перед «МиГом» Лукашевича, подлетевшим к хвосту «Курьера», и сорвал Николаю атаку…»
Поразительно! От обиды, что кто-то у него на глазах отнимает индивидуальную победу, Речкалов может сгоряча «пульнуть», не считаясь с тем, что может не только сорвать атаку боевого товарища, но и повредить его самолет.
А чего стоит выдержка из документов дивизионной комсомольской организации: «Не ладилось с полетами у комсомольца Речкалова: то он полетит и не выдержит направления, разобьет самолет при взлете, то побьет самолет при посадке, то оторвется от группы. Однажды он вылетел в паре на уничтожении «рамы» (ФВ-189), корректировавшей стрельбу немецкой артиллерии. «Раму» не нашел, хотя радиостанция наведения и наводила его на немецкий самолет, и, проболтавшись в воздухе, он сел и доложил командиру полка, что сбил Ю-88. Приехавший с радиостанции наведения командир дивизии — генерал Борман, возмутившись таким поступком Речкалова, хотел посадить его на гауптвахту. За ложное донесение и трусость комсомольца Речкалова вызвали на комсомольское бюро полка. На бюро он долго не хотел сознаться, но потом признался, что наврал о сбитом самолете Ю-88. Комсомольское бюро полка исключило его из членов ВЛКСМ, но дивизионная партийная комиссия вынесла ему строгий выговор».
14 июля 1944-го Речкалов выводит из боя группу, оставив комдива Покрышкина наедине с противником на самолете с неисправной радиостанцией. Александр Иванович пишет:
«После посадки с возмущением говорю:
— Вы что же это, оставили командира дивизии одного, на съедение «фоккерам» и ушли без моей команды?
— Горючего оставалось мало. Я дал команду уходить домой, — оправдывался Речкалов.
— А кто дал вам это право?! Вы были только ведущий звена в группе, командиром которой был я. Вы же хорошо знали, что у меня приемник неисправен и вашу команду я не услышу. Это у вас, Речкалов, не первый случай оставления в опасности летчиков. В моей группе вы больше летать не будете. В бою необходимо полное доверие друг к другу».
Или заглянем в книгу воспоминаний К. В. Сухова. Он довольно откровенно для тех лет описывает два эпизода. В одном из них, 31 мая 1944-го в бою над Яссами, Речкалов, командир группы, вместо задачи прикрытия атакующих, бросается сам на бомбардировщиков, чтобы увеличить свой счет сбитых, в результате чего был пропущен удар немецких истребителей и погибли двое летчиков полка, а один попал в плен. В другом — «ноль-пятый» (Речкалов) заявил о сбитии двух «фоккеров» при расходе лишь нескольких патронов из боекомплекта и отключенном фотокинопулемете. Этому успеху никто не поверил. Покрышкин бросает Речкалову: «Ты что же — решил чужие победы присвоить себе? Мало своих?»
Эти и другие случаи и позволили Покрышкину сказать о Речкалове: «Пренебрежение к подчиненным летчикам и его аморальное поведение обострили неприязнь к нему летного состава».
В своих мемуарах, написанных в годы, когда военная и политическая цензура заставляла о многом умалчивать, Александр Иванович не мог сказать всего. Да и никому особенно не хотелось выносить сор из избы, учитывая, конечно, и реальные боевые заслуги Речкалова, которых у него не отнять. Ведь он был учеником Покрышкина, пройдя в его эскадрилье подготовку к Кубанскому сражению, где и стал известным.
Послевоенная служба Григория Андреевича не сложилась, везде его преследовали служебные и личные «неурядицы», что и неудивительно…
Так что писать о «непререкаемом авторитете» этого летчика и командира можно лишь теперь, когда уже нет с нами почти никого из участников и очевидцев.
Но летчица и комсомольский вожак Ирина Викторовна Дрягина, с которой автор этих строк встретился летом 2012 года, и сегодня говорит:
«Никакого авторитета у Речкалова не было. Он очень любил уходить на свободную охоту. Прилетал и докладывал, сколько сбил. Многие ему не верили. Мне об этом говорили летчики Николай Трофимов, Николай Старчиков, Иван Руденко, Иван Бабак и Михаил Петров из 100-го полка. Когда я пришла в дивизию, многие помнили комсомольское собрание, на котором Речкалов вынужден был признаться, что солгал командованию о сбитом Ю-88. А единожды солгав, кто тебе поверит?!
Вечно он хитрил. Была у него, так сказать, предпринимательская жилка, когда стал командиром полка, все что-то обменивал, горючее на спирт…
Могли ему, его победам завидовать Покрышкин? Ни в коем случае. Александр Иванович был этого чувства лишен. Он остался в памяти всех летчиков дивизии как самый правдивый, скромный, справедливый, как самый смелый.
Звание трижды Героя Советского Союза определяется не арифметическим подсчетом сбитых самолетов, а многими качествами такого человека. Трижды Герой воплощает в себе подвиг всего нашего народа. Речкалов до высокого звания явно не дотягивал. Сколько бы ни было сбитых на его счету, все равно все в дивизии знали ему, его человеческим качествам истинную цену».
Так что еще раз вспомним слова соратника Покрышкина по боям в 1941–1942 годах летчика Бориса Колесникова: «Александр Иванович дал очень точную и справедливую оценку тем, кто с ним летал, и тем, кто им командовал».
…Нелегкое решение принял Покрышкин в ноябре 1944 года. После гибели в тренировочном полете на Аа-7 Александра Клубова Покрышкин отказывается от перевооружения дивизии с американских «аэрокобр» на советские самолеты. А ведь комдив уже дал высокую оценку истребителям А. С. Лавочкина. Центральная пресса уже сообщила о вручении в торжественной обстановке прославленному летчику и его дивизии новых самолетов… Но комдив понял, что перевооружение с хорошо освоенной техники на новую может стоить еще не одной жертвы перед началом и в ходе решающего наступления. Нет, как говорится, коней на переправе не меняют. А ведь Покрышкин знал, что его награждение третьей медалью «Золотая Звезда» задержалось на несколько месяцев потому, что были возражения и такого плана, что воюет и побеждает Покрышкин на американской технике, тем самым поднимая ее престиж…
Но не было для Покрышкина ничего дороже жизни боевых товарищей. Не было, нет и не будет до конца его дней.
Что же касается американских поставок Советскому Союзу в рамках закона о ленд-лизе (этот закон с официальным названием «Акт содействия обороне США» был принят конгрессом 8 марта 1941 года), то здесь пора уйти от крайностей и по прошествии лет дать разумную оценку.
В годы холодной войны между СССР и США объем и значимость поставок в советской литературе стремились занизить, свести до 3–5 % и от американского и от советского производства того или иного вида вооружений. Бывшему командиру 9-й гвардейской дивизии И. М. Дзусову приходилось даже писать в своей книге, что на Кубани его летчики воевали на Як-3…
В последние же годы пересмотра всего и вся такой автор, как Б. Соколов, в книге «Правда о Великой Отечественной войне» (СПб., 1998) делает вывод: «Без западных поставок Советской Союз не только не смог бы выиграть Великую Отечественную войну, но даже не был в состоянии противостоять германскому вторжению…» В этой и других своих книгах Б. Соколов доходит до утверждений, что «в тактическом и до некоторой степени в оперативном отношении вермахт выиграл Курскую битву». При том, что сам танковый стратег Германии Г. Гудериан признавал, что под Курском: «В результате провала наступления «Цитадель» мы потерпели решительное поражение. Бронетанковые войска, пополненные с таким большим трудом, из-за больших потерь в людях и технике на долгое время были выведены из строя. Само собой разумеется, русские поспешили использовать свой успех. И уже больше на Восточном фронте не было спокойных дней. Инициатива полностью перешла к противнику»(«Воспоминания солдата». Ростов-на-Дону, 1999).
Только у нас в стране появляются такие «мазохисты от истории»… Только у нас могут так преклоняться перед бывшим врагом и принижать свою победу.
Даже побежденные немецкие генералы и западные историки более объективны. Английский исследователь А. Кларк в книге «План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха» (М., 2002) пишет: «Выводы неутешительны для Запада. Представляется, что русские действительно могли выиграть эту войну самостоятельно или по меньшей мере остановить немцев без всякой помощи Запада. То облегчение, которое давало русским наше участие — отвлечение нескольких германских частей и оказание материальной помощи, — было второстепенным, но не решающим. То есть оно влияло на длительность, но не на исход борьбы».
Генерал-майор авиации в отставке И. П. Лебедев, в 1943–1945 годах военный представитель правительственной закупочной комиссии СССР в США, основываясь на изучении архивов, пришел к следующему заключению: поставки американских фронтовых истребителей составили 16 % от произведенных советской промышленностью и 38 % от выпуска промышленности США. По фронтовым бомбардировщикам — 20 и 22 %. Конечно, это далеко не 3–5 %, как ранее писали у нас, а весомая поддержка.
Вместе с этим И. П. Лебедев приводит высказывания президента США Ф. Рузвельта, который подчеркивал, что войну с Германией невозможно выиграть без СССР, а помощь по ленд-лизу — это шаг, направленный на защиту американских интересов.
Заместитель директора управления по ленд-лизу Д. Хазард писал: «Полагаю, что теперь вряд ли кто-нибудь в США возьмется утверждать, что поставки по ленд-лизу являлись основным фактором, обеспечившим победу советского народа и Красной армии в этой войне. Тем не менее поставляемые грузы помогли заполнить брешь в снабжении советского народа и его Вооруженных Сил».
…С особым чувством Александр Иванович относился к летчикам 100-го гвардейского истребительного орденов Александра Невского и Богдана Хмельницкого Ченстоховского авиаполка. С этим полком родной для Покрышкина полк соединила Кубань. И далее они вместе шли до Берлина. Летчики 100-го полка сбили за войну 502 самолета, вошли в число двенадцати самых результативных полков советских ВВС.
Рассказывая о боях 1945 года, Покрышкин называет Ивана Бабака, Михаила Петрова, Григория Дольникова, Петра Гучека…
Герой Советского Союза Иван Ильич Бабак — один из лучших асов Великой Отечественной войны. Судьба его драматична, отразилась она даже в известном кинофильме. Весной 1945 года Покрышкин представляет Бабака к званию дважды Героя Советского Союза, выдвигает его, 25-летнего старшего лейтенанта, на должность командира 16-го полка, которым ранее командовал сам. Маршал Советского Союза И. С. Конев утверждает назначение, заметив: «А вот звездочек на погонах у вас маловато…» Бабак тут же становится капитаном. Эта звездочка стала последней в его военной карьере. 16 марта 1945-го его самолет сбит зенитным орудием, парашют опускает обгоревшего пилота на немецкую позицию. Родители получают «похоронку». Последние недели войны для Бабака — муки плена. Его несут на руках в колонне, которую гонят на расстрел в горы Баварии. По обочинам лежат трупы тех, кто начал отставать. Впереди все слышнее пулеметные очереди, ноги скользят в ручьях крови, стекающей по склону… За триста метров до рва, куда сбрасывали казненных, колонну освобождают танки союзников-американцев. «Передайте Покрышкину, что Бабак жив!» — весточка из пересыльного лагеря доходит до адресата. Покрышкин едва узнает своего изможденного и избитого товарища. Начальник лагеря требует специального разрешения: «Наговорить можно всякого… А мы должны точно знать, чем он в плену занимался, когда другие воевали». «Ну вот что! — не выдержал Александр Иванович. — Чем во время войны вы занимались — не знаю. Что-то по вас не видно, чтобы вы воевали, а этот человек лично сбил тридцать семь самолетов врага! Гвардейским авиационным полком командовал. Так что личность его вполне удостоверена».
Но особисты все же не оставили Бабака в покое. В 1949 году в том же капитанском звании он уволен в запас. Возвращается к профессии учителя. С великим трудом гордый и сильный характер вынес тяжкие оскорбления. На прошлом Бабак решил поставить крест — многие годы никто из тех, с кем он учительствовал, не знали, кем был в войну скромный педагог. Позднее Бабак стал одним из прототипов Алексея Астахова из фильма Григория Чухрая «Чистое небо». Долгие мрачные годы и Золотая Звезда на разжатой ладони…
И. И. Бабака, также как и других наших пленных летчиков, вербовали в Русскую освободительную армию генерала А. А. Власова. В авиагруппе ЮА были два летчика — Героя Советского Союза…
Власова и его сторонников пытаются в последние годы представить выразителями интересов России, «третьей силой», идущей «против Сталина и Гитлера». Но очевидно, что нацисты использовали РОА только для пропагандистских целей, патологически ненавидя русских под любыми флагами. Нельзя не согласиться с историком Н. А. Нарочницкой в том, что «смехотворны рассуждения о временности союза с Гитлером и последующей гипотетической борьбе жалкой армийки Власова без промышленного обеспечения уже против Гитлера и его колоссальной военной машины. Чтобы сломить эту машину, потребовались десятки миллионов жизней и четыре года невиданного духовного и физического напряжения. Исторически неоправдываемы попытки затеять войну гражданскую во время войны Отечественной, в которой на своей земле против чужеземцев народ во все времена сражается только за Отечество, какие бы символы ни были на знаменах».
Автору этих строк посчастливилось хорошо знать одного из летчиков 100-го полка кавалера трех орденов Красного Знамени Юрия Николаевича Косминкова, бывать у него в гостях в подмосковном Жуковском.
«Полк наш — очень интересный, достойный, — вспоминал Юрий Николаевич, листая альбом с фотографиями. — Вместе с группой новичков я прибыл на фронт в сентябре 1944 года. По полкам нас распределил сам комдив, о котором мы много слышали еще в школе — трижды Герой Советского Союза полковник Покрышкин. Сразу бросилось в глаза, что личный состав — очень дружный, собранный. Все приказы исполнялись исключительно четко. Командовал полком Герой Советского Союза подполковник Сергей Иванович Лукьянов. Штурман полка майор Михаил Георгиевич Петров был очень строг, требовал, чтобы мы знали район полета в радиусе 300 километров наизусть. Не все сдали ему экзамен с первого раза, а я этот район помню детально до сих пор… Это знание очень помогло потом в вылетах на разведку. Помощником командира полка по воздушно-стрелковой службе был Иван Бабак — стройный, улыбчивый, великолепный пилотажник и стрелок. В первые же дни мы стали свидетелями того, как безоружный У-2, на котором Бабак привез в полк денежное довольствие, был атакован на подходе к нашему аэродрому «мессершмиттом». Бабак делал такие выкрутасы, что немец так ничего и не смог, улетел восвояси. Бабак учил нас знаменитой покрышкинской тактике воздушного боя. Укреплял веру в пару — сам погибай, а товарища выручай. О Бабаке говорили, что он ведомого никогда не бросит. После нашего прибытия в полк до Победы у нас погиб только один летчик — Петр Гучек, сбитый зениткой в апреле 1945-го, за несколько дней до известия о присвоении ему звания Героя Советского Союза. Петя Гучек, красивый парень — белорус со светлыми глазами, был самым доброжелательным к нам, новичкам, рассказывал о лучших летчиках и традициях полка…»
Из писем И. И. Бабака Ю. Н. Косминкову:
«О Петрове. Ты, Юра, прав, что он человек особенный — откровенен, правдив, всегда шел на любое задание, не раздумывая. Но характером был очень крут. Самое большое душевное восхваление у него — это когда он не ругал…»
Этот характер и стал причиной того, что Михаил Георгиевич не стал Героем Советского Союза. Резковат был в разговорах с политработниками… Хотя сам М. Г. Петров в ходе беседы с ним в мае 1997 года, за полтора года до его смерти, с усмешкой объяснял: «Когда давали Героя за пять самолетов, не хватало одного; когда за десять — двух; когда за 15 — опять одного…»
Петров был особо ценим начальством и уважаем подчиненными за то, что всегда выполнял боевое задание. Его ставили во главе групп. Петров не гнался, в отличие от некоторых наших асов, за счетом лично сбитых, никого из ведомых не «отвез» на смерть…
Он был истинным русским воином. Родился и вырос в подмосковном селе у Рузы. Историю своего прочного крестьянского рода знал до времен Петра Великого. М. Г. Петров рассказывал:
«В начале войны мало уважения было к командиру эскадрильи. А это, как я вижу со своих позиций, главная фигура на войне. У комэсков, как правило, наибольшее количество боевых вылетов.
Молодые недолюбливали меня. На шестерку я брал не более одного новичка, остальным — учеба. Но потом были мне благодарны.
Не видел у немцев нашей взаимовыручки. Однажды Ваня Бабак не просто прикрыл меня, а спас жизнь. Я был подбит зениткой. Зенитная оборона у немцев, надо сказать, была сильна. Машина плохо управляется, до линии фронта далековато. А немцы любили добивать. Как волки чуяли слабину, если самолет управляется как-то не так… Бабак принял на себя восемь снарядов, садился его самолет с диким воем, который издавала пробитая лопасть винта…»
После войны Михаил Георгиевич до 1961 года летал на реактивных МиГах, полковником уволился в запас, жил в последние годы очень скромно в небольшой квартирке у Белорусского вокзала, никому не докучал никакими просьбами. Воспоминаний, несмотря на уговоры, писать не стал.
Но Золотая Звезда Героя, правда, уже не Советского Союза, а России нашла своего кавалера. В первую очередь благодаря усилиям однополчанина, знавшего цену Петрову, — Григория Устиновича Дольникова, генерал-полковника авиации, Героя Советского Союза. Который тоже получил свою Звезду за 15 лично сбитых лишь спустя 33 года после Победы…
Из писем И. И. Бабака Ю. Н. Косминкову:
«Этот стиль доброты, душевности, настоящей человечности пошел от Дольникова. Все это с избытком имелось в Григории Устиновиче. Как жаль, что он немного поздновато пришел в нашу боевую семью. А еще жальче, что рано ушел из нее…
Я не религиозен и тем более не суеверен. А еще — не страшусь смерти, ее не миновать! А друг мой, Григорий Устинович, снится мне очень часто: будто водит меня за руки в зарослях волшебного сада…»
Друг И. И. Бабака Григорий Устинович Дольников ушел из жизни в марте 1996-го, на 73 году жизни. Он и в последние годы жизни был необычайно представителен — статная богатырская фигура, орлиный нос, седая шкиперская бородка, большие выразительные глаза, в которых светились ум и воля. А как красив он был тогда, в 1943 году, когда начал воевать. Имея, кроме летного таланта, лишь чуть более 50-ти часов налета, из них на «аэрокобре» — 3,5 часа!.. 30 сентября 1943-го, на 56-м боевом вылете, в которых сбил три самолета, младший лейтенант Дольников таранил «мессершмитт», защищая своего командира — Героя Советского Союза Николая Лавицкого. Потом — плен, из которого удалось вырваться с третьей попытки, партизанский отряд. Мало кто знает о том, что эпизод из шолоховского рассказа «Судьба человека», где пленный пьет, не закусывая, водку перед гестаповцами, списан с Дольникова, который однажды после войны рассказал об этом в компании, где оказался и литературный секретарь писателя. В своей книге «Летит стальная эскадрилья» Дольников описывает то застолье. «Русские после первой не закусывают» — это его легендарные слова.
Вернулся в полк Дольников в апреле 1944 года. Дзусов, а затем сменивший его Покрышкин притормозили особистов: «Проверяйте на месте. На его коже и костях много сказано. Да не волыньте».
Боевые друзья любили добродушного, с мощным темпераментом Григория (прозвище его было с белорусским акцентом — Горачий). Дольников пишет: «Один из них стал для меня другом на всю жизнь — человек рыцарского, героического, самозабвенного отношения к своему долгу перед Родиной — Иван Ильич Бабак… Боевые качества Бабака не ограничивались смелостью и умением наверняка разить врага: он быстрее других сформировался и как организатор боев и как отличный воспитатель — ведь по профессии Иван был учителем».
От Бабака перешел к Дольникову самолет, средства на который были собраны школьниками Мариуполя для лучшего летчика фронта. На этом истребителе было сбито двадцать немецких самолетов. После того как друг не вернулся, Дольников пишет на фюзеляже — «За Ваню Бабака». А после возвращения Ивана они, не сдержав чувств, обнявшись, зарыдали у этой машины…
В конце 1945-го до Дольникова все же добрались соответствующие органы. Проверка, в отсутствие Покрышкина, ушедшего на учебу в Академию им. Фрунзе, была суровой: «Нигде об этом не писал, но били свои не хуже немцев», — рассказывал Г. У. Дольников. Но в армии его все же оставили, служил он на Дальнем Востоке. После 1953 года Дольников делает самую высокую из всех покрышкинцев карьеру, на закате которой становится генерал-полковником, заместителем главкома ВВС. «О послевоенной службе я не писал, а была она, пожалуй, не менее интересной». Дольников участвовал в боевых действиях на Ближнем Востоке, в Эфиопии.
До последних дней своей жизни Григорий Устинович боролся за справедливость как мог. И. И. Бабак пишет: «Он прожил красивую жизнь. Украсил и конец ее — все старался сделать доброе друзьям». На скромном памятнике на кладбище в Монино — православный крест…
К своему комдиву у всех покрышкинцев отношение святое. И. И. Бабак в письме к М. К. Покрышкиной описывает случайную встречу на улице Полтавы: «Три человека подошли и спрашивают: «Вы не Иван Ильич?» Двое из них — ветераны, а третий — еще совсем молодой, до 30 лет. Он, удостоверившись, что я действительно Бабак, спрашивает: «Скажите, пожалуйста, ваш командир Покрышкин, как мне кажется после прочтения его книг, какой-то особенный, талантливый и добрый человек?! Так это или нет? Я ответил, что так…»
Г. У. Дольников в книге «Покрышкин в воздухе и на земле» писал: «Выделялся Покрышкин еще в начале своего боевого пути. Уже тем, что по вечерам, в нелетную погоду, всегда находил себе занятия, не свойственные, прямо скажем, большинству пилотов. Молодость есть молодость… Он же все время что-то писал, чертил, ходил, полностью погруженный в свои размышления. Все, кто знал его, уже тогда были готовы к тому, что он станет родоначальником новых идей в авиации. Раздаются порой голоса, что о новшествах в тактике еще раньше кто-то что-то говорил и предлагал. Смелее об этом стали говорить после ухода Александра Ивановича из жизни. Но мы, участники тех боев, знаем, что это не так… Более того, только уже опробовав новые приемы в боевых действиях, наши истребители познавали их преимущества… Второй наш трижды Герой, Иван Никитович Кожедуб, никогда, надо отдать ему должное, не претендовал на авторство в тактике, он всегда говорил о себе только как о бойце, и, как он скромно оценивал себя, неплохом бойце.
Сейчас, думаю, можно написать и о том, что Покрышкин щедро делился личными победами со своими подчиненными. Была на фронте такая форма поддержки молодых летчиков… Личный счет Покрышкина с учетом незасчитанных сбитых, думаю, не менее 100. А ведь в 1944–1945 годах, когда мы господствовали в воздухе, ему, командиру дивизии, летать запрещали».
В аттестации на гвардии полковника А. И. Покрышкина (14 июня 1945 г.) пишется: «Лично сбил 53 и в группе 6 самолетов противника».
Ученик Покрышкина генерал-полковник авиации Н. И. Москвителев считает: «Официально за ним числится 59 сбитых самолетов противника, но если внимательно посмотреть и сопоставить все воздушные бои и победы, описанные в воспоминаниях Александра Ивановича и его фронтовых друзей, то их значительно больше, более 85 самолетов врага было уничтожено им. Он не гнался за официальным подтверждением успеха в бою, неизменно подчеркивал: главное — выполнить боевую задачу, нанести урон врагу. Этому может быть и другая причина — скромность великого летчика».
