Разговор князя Кутузова с Лористоном
Разговор между князем Кутузовым и генералом Лористоном был следующий.
После некоторых обыкновенных приветствий со стороны Лористона князь Кутузов спросил его: «Здоров ли ваш император?» – Лористон, дав на сие ответ, хотел говорить о деле, но Кутузов прервал: «Я думаю, что он в Москве у нас живет очень весело?» – «Да, – отвечал Лористон, – он поручил мне…». Кутузов снова прервал: «Часто ли Наполеон бывает в театре?»[41] – «Иногда», – сказал Лористон, и снова хотел говорить о деле. Но Кутузов подхватил: «Напрасно! Я на его месте бывал бы по два раза в день», – Лористон намерен был приступить к делу, но Кутузов продолжал: «О! В Москве есть прекрасные французские актеры». Лористон, опасаясь навлечь на себя гнев Наполеона чрез промедление положенного ему времени, стал говорить решительнее: «Ваша светлость, позвольте…». Но Кутузов снова прервал его речь, говоря: «Да, из них (актеров) есть много из знатных французских фамилий». Наконец князь Кутузов позволил ему объявить причину своего приезда.
Лористон объявил, что прислан к князю Кутузову с просьбой о заключении перемирия и о доставлении Императору Всероссийскому письма от Наполеона с предложениями о мире для прекращения ужасного кровопролития, причиненного отчаянием и варварством.
Князь Кутузов отвечал, что он не имеет власти принимать предложения о мире или перемирии и отнюдь не примет письма на имя Его Императорского Величества; причем объявил, что русские имеют весьма много выгод, которых не хотят утратить бесполезным для них перемирием.
Лористон заметил, что война должна когда-нибудь кончиться, ибо не может всегда продолжаться, особливо с таковою жестокостью, как ведут ее ныне.
Князь Кутузов возразил, что революционные французы ввели варварство в войны и что сам Бонапарт довел оное до высочайшей степени; что она в самом деле не может быть вечною; но что о мире станут говорить не прежде, как по отступлении французов за Вислу; что война причинена не Россией, ибо Император Всероссийский, напав со всею своею силой на магазины и войска, находившиеся в Польше, мог бы уничтожить все приготовления Бонапарта на той стороне Вислы прежде довершения оных; но не хотел возмутить царствовавшего тогда спокойствия, не хотел быть начинателем войны и надеялся до конца, что сохранит мир; что Бонапарте вошел в Россию без объявления войны и опустошил большую часть Империи; что ему остается теперь как-нибудь выйти из Москвы, ибо он вошел в нее без приглашения; между тем как русские обязаны причинять ему всевозможный вред. В то время как он объявляет в Москве, что кампания окончена, русские полагают, что она только еще начинается, и что если он сомневается в том, то вскоре узнает то на опыте к своему вреду.
«Итак, – сказал Лористон, – если нет более надежды, то должно будет отправиться в поход. Но уходя, принуждены будем проливать кровь людей, ибо ваши армии сходятся со всех сторон».
«Повторяю, – промолвил князь Кутузов, – вы будете делать все возможное, чтобы отсюда выбраться, и мы приложим все старания, чтобы вам в этом воспрепятствовать. Впрочем, может быть, наступит время, когда нам можно будет сделать приготовления к вашему отъезду, если только в этом будет заключаться все дело».
Лористон жаловался потом на ярость и злобу, возбужденные в народе, для уничтожения всей надежды к примирению и на то, что французам приписывают сожжение и опустошение Москвы, между тем как жители оной были сами виновниками сего бедствия.
Князь Кутузов отвечал, что в первый раз слышит жалобы на усердие и приверженность к Отечеству целого народа, который сопротивляется напавшему на него врагу, возбудившему своим вторжением ярость и злобу, на которые он жалуется. «Что же касается до московского пожара, – сказал Кутузов, – я стар, опытен, пользуюсь доверенностию русского народа и потому знаю, что в каждый день, в каждый час происходит в Москве. Я сам приказал сжечь магазины, но по прибытии французов русские сами истребили только каретные ряды, которыми вы овладели и начали делить между собою кареты. Жители причинили очень мало пожаров. Вы разрушали столицу по своей методе: определяли для пожара дни и назначали части города, которые надлежало зажигать в известные часы. Я имею подробное известие обо всем. Доказательством, что не жители разрушили Москву, служит то, что разбивали пушками дома и другие здания, которые были слишком крепки, стреляя в них посреди огня[42]. Будьте уверены, что мы постараемся вам заплатить».
После сего Лористон представлял, что последствия еще никому не известны и что лучше бы было все несогласия между двумя равно великими народами окончить решительным миром.
Князь Кутузов, соскуча предложениями сими, произнес с гневом: «Как? Мне предлагать мир? И кто? Тот, который попирает священные права народные? Нет! Не будет сего. Пока в России есть русские! Я докажу противное тому, что враги моего Отечества предполагают. Согласиться на мир? И кому? Русским? И где? В России? Нет, никогда сего не будет! Уверяю всех торжественно: двадцать лет в пределах моего Отечества могу вести войны с целым светом и наконец заставлю всех мыслить о России так, какова она есть существенно».
Французский драгун
Лористон, конечно, не был доволен таковым приемом, где более тридцати человек были свидетелями, с одной стороны, высокого ума и достоинства российского фельдмаршала, а с другой, низости и презренности Наполеонова посланника. Он должен был возвратиться и уведомить о всем происходившем между им и князем Кутузовым. Лористон со всем пронырством и хитростию не мог успеть в сем посольстве. Светлейший князь Кутузов знал, что таковые миролюбивые предложения происходили не от желания престать проливать кровь человеческую, но от слабости и худого положения Наполеоновой армии. Князь Кутузов хотел доказать чрез сие безумному корсиканцу, что потеря Москвы не есть еще потеря всего государства.
