Боевой поход 75-го корабельного экипажа
1812–1814 гг.
Источник.
Броневский Д.Б. Воспоминания. // Русская старина. 1908. № 6. С. 561–576.
В Отечественной войне 1812 года и заграничных походах 1813–1814 гг. кроме Гвардейского экипажа участвовал также 75-й корабельный экипаж Черноморского флота. Действия моряков- черноморцев подробно описал в своих мемуарах мичман Дмитрий Богданович Броневский (1794–1867). Его записки, к сожалению, мало известны современному читателю. Ниже мы приводим наиболее интересные фрагменты, связанные с участием 75-го корабельного экипажа в сухопутных кампаниях.
«Весною (1812 года) стали вооружать корабли, потом вышли на (севастопольский) рейд, но флот не выходил в море, только одни крейсера бороздили море. Главнокомандующим Молдавской армией назначен был адмирал (П.В.) Чичагов, бывший морской министр, ему подчинен был и Черноморский флот. Адмирал потребовал 75-й корабельный экипаж в армию. Назначение этого, а не другого экипажа понятно: командиром экипажа был предприимчивый, смелый (П.А.) де Додт, но какое хотел адмирал дать ему назначение, это осталось для нас неразгаданным, потому что прежде, нежели мы присоединились к главным силам армии, адмирал был уже сменен[44].
Тогдашний экипаж состоял из 404 нижних чинов и разделен был на четыре роты, следовательно, представлял собой на земле небольшой батальон. До того времени строевая служба во флоте еще не была введена, и потому первым делом было обучить нас пешему строю. Откинув старых матросов, мало способных к строевой службе, и вместе с ними старых лейтенантов, и пополнив из других экипажей недостаток, нам из 4-го морского полка дали ружья и бесчисленное число учителей. В два месяца выучили нас делать несколько построений батальонам и обращаться пристойно с ружьем. Таким образом подготовленный экипаж для войны на суше был посажен на два транспорта (фрегат „Лилия“ и транспорт „Лиман“) и отправлен в Одессу. В Одессу нас не впустили — там открылась чума <…> Из Одессы мы отправились к устью Днестра, где и высажены были в 15-ти верстах от Аккермана. <…>.
1-го сентября небольшой переход в 15 верст до Аккермана мы сделали с удовольствием, где и передневали. На дневке получено было повеление идти форсированным маршем на соединение с армией, которая в это время перешла Днестр и спешила на соединение с армией Тормасова, теснимого превосходным неприятелем. Это повеление неудобоприменимо к нам, морякам, не имевшим понятия, как ходят солдаты по земле. Не говорю уже о нас, молодых офицерах, да и старшие наши офицеры не имели ясного понятия, как вести нас. Вследствие этого незнания было то, что первый переход был назначен в 45 верст, второй 55, увеличивая таким образом переходы, мы делали их в 65 верст. Матросы наши не имели ружей: те, которыми мы учились в Севастополе, принадлежали морскому полку, которому и возвращены были. Это облегчало еще несколько наши переходы; ранцев тоже не было, их заменяли кое-какие мешки самодельщина, которые везли на подводах. Впоследствии, когда мы вошли в район армии, то нам дали ранцы и ружья от больных, оставленных в госпиталях. <…>.
Юбилейная Андреевская лента, пожалованная Александром II Гвардейскому экипажу 16 февраля 1860 г. по случаю 50-летия со дня его сформирования, а также в связи с 150-летием создания Петром I команд придворных гребцов и яхт. (ЦВММ). Император лично привязал эту юбилейную ленту к Георгиевскому знамени Гвардейского экипажа во время торжественного парада, на котором присутствовали более 200 моряков-ветеранов, в том числе несколько участников Кульмского сражения. Одновременно экипажный праздник был перенесен с 9 мая на 6 декабря — день Св. Николая Чудотворца. 
Матрос и унтер-офицер Гвардейского экипажа. 1812–1816 гг. <emphasis>Акварель из „Исторического описания одежды и вооружения Российских войск…“. Часть XVI. Лист № 2269. (ВИМАИВиВС). 
Экипаж наш усиленными маршами шел до Могилева на Днепре, где (мы) полумили известие, что Молдавская армия, называвшаяся тогда 3-й Западной, направилась к Брест-Литовску. В продолжение похода нашего по Бессарабии мы завели себе верховых лошадей и таким образам обеспечили свои ноги от усталости. <…> Молдавская армия, приняв на себя отступающую армию Тормасова и оттеснив в Польшу австрийскую армию, направилась от Брест-Литовска к Березине. Не успевши присоединиться к армии в Бресте, экипаж наш из Луцка пошел отыскивать армию на Пинск. Какая это грустная сторона! Мы в продолжение нескольких дней видели только песок, сосны и болото; не увидишь ни веселой поляны, не услышишь веселой песни поселянина. Наконец, после долгого странствования мы присоединились к действующим войскам в окрестностях Слуцка. Это был отряд генерала (Ф.Ф.) Эртеля; отряд этот сформировался в Мозыре из третьих батальонов и нескольких эскадронов полков Молдавской армии. Войска эти боролись с отрядом поляка Домбровского, блокировавшего Бобруйск Между Слуцком и Глуцком была небольшая схватка с поляками, где порядком досталось последним. Мы тут не участвовали.
Приближалось последнее действие военной драмы 1812 года. Был ноябрь. Домбровский отступил к Борисову. Эртель из Бобруйска пошел на Рогачев, направляясь к Могилеву на Днепре, но в Рогачеве он узнал, что Могилев занят отступающей армией, называвшейся некогда великою, а в то время справедливо было бы назвать ее — несчастной. Эртель возвратился в Бобруйск, а оттуда чрез Игумен прошел в Минск. Во время этих бесплодных маршей и контрмаршей совершилась историческая переправа чрез Березину <…> В Минске мы присоединились ненадолго к Молдавской армии. Здесь в первый раз увидели ужасы отступления французской армии. Пленные вереницею тянулись по большой дороге. Неприкрытая нагота, изнурение голодом сопровождало этих несчастных. <…>.
Наступит период морозов, тесных квартир и зимних бивак. Не раз доставалось мне ночевать на открытом воздухе при морозе, доходившем до 20° и более. <…> Насмотревшись до омерзения на смерть несчастных французов от холода и голода, рискуя не раз и сам замерзнуть, как кочерыжка, наконец, с отделением нашим от армии, которая преследовала французов к Вильне, свободнее вздохнули. Отряд наш пошел на Белосток, где в начале января 1813 года приостановились, чтоб оправиться и отогреться. От этой тяжкой нужды открылась у нас гнилая горячка. Более половины наших солдат поступили в госпитали. Из офицеров уцелели только двое: лейтенант (Ф.И.) Горбаненко и доктор Пивницкий: они оба любили лишнюю чарочку выпить. От этой или другой причины, но только они избегали от горячки. <…>.
Директор Морского кадетского корпуса вице-адмирал Николай Петрович Римский-Корсаков. Портрет кисти Г. И. Ботмана. 1848 г. (ЦВММ). 
Мичман Н.П. Римский-Корсаков (1793–1848) поступил в Гвардейский экипаж при его сформировании в 1810 г. Во время отступления 1-й Западной армии от Вильны к Витебску в июне — июле 1812 г. строил и обеспечивал переправы. Во время сражения 4.VIII при Смоленске находился ординарцем при генерале Н.Н. Раевском, 26.VIII при Бородине — сначала при генерале М.Б. Барклае де Толли, а затем при светлейшем князе М.И. Голенищеве-Кутузове. За Бородино награжден орденом Св. Анны 3-й степени. 2–4.IX обеспечивал переправу армии при оставлении Москвы, после чего сжег мосты. При Тарутино 6.Х снова состоял ординарцем при светлейшем князе М.И. Голенищеве-Кутузове, а под Малоярославцем 12.Х — при генерале А.П. Ермолове. Участвовал в преследовании неприятеля, строил мосты через Днепр и Березину. За боевые отличия 14.VI.1813 г произведен в лейтенанты. В начале 1813 г. оставлен в Вильне для надзора за больными матросами и присоединился к экипажу с командой выздоровевших нижних чинов в июне 1813 г. 17.VIII. 1813 г. при Кульме командовал стрелками, был тяжело ранен пулей в бедро навылет и отправлен для лечения в Прагу. За храбрость награжден орденом Св. Владимира 4-й степени с бантом. Участвовал в походе 1814 г.: 6 и 8.II переправлял под огнем русские войска через Сену, 19.III вступил в Париж, в июле возвратился из Франции на фрегате „Архипелаг“. Совершил сухопутный поход в Вильну в июне — сентябре 1815 г. 30.VIII. 1824 г. капитан-лейтенант. В 1823–1826 гг. совершил кругосветное плавание на шлюпе „Предприятие“. 26.XI.1826 г. награжден орденом Св. Георгия 4-го класса за 18 морских кампаний. В 1828 г. выступил с Гвардейским экипажем к турецкой границе. Участвовал в осаде Варны и отличился 13.VIII при отражении вылазки ее гарнизона. Был послан к императору с захваченными при этом турецкими знаменами и награжден золотой саблей с надписью „За храбрость“. Вернувшись под Варну, руководил десантом Гвардейского экипажа 30.VIII около мыса Галата. После падения Варны произведен 2.Х.1828 г. за отличие в капитаны 2 ранга. 6.XII.1830 г капитан 1 ранга. С началом Польского восстания 1831 г. командирован в действующую армию, где с отрядом готовил переправу через Вислу, а затем уничтожал мосты, плоты и лодки на реке Вепрж. Затем командовал отрядом из дивизиона Новоархангельского уланского полка и трех сотен казаков, с которыми успешно действовал против небольших групп повстанцев. 4–5.VII руководил постройкой 6-й ротой Гвардейского экипажа переправы в Осеке. Во время штурма Варшавы 25 и 26.VIII находился при главнокомандующем графе И.Ф. Паскевиче-Эриванском и за отличие награжден орденом Св. Владимира 3-й степени. Впоследствии вице-адмирал, в 1843–1848 гг директор Морского кадетского корпуса. Именем Н.П. Римского-Корсакова назван остров в Тихом океане.
В исходе февраля мы были уже на Висле и стояли в м. Фордуны недалеко от Бромберга, где находилась тогда главная квартира армии, которой предводительствовал уже Барклай де Толли. По сдаче начальства над армией адмирал Чичагов, проезжая чрез Фордуны, позвал нас к себе и изъявил свое соболезнование, что не мог ничего сделать для нас, но что он просил нового главнокомандующего быть к нам благосклонным. Первая встреча с адмиралом, отвлекшим нас от привычных наших занятий, была и последнею. <…>.
С открытием весны мы из Фордунов перешли в имение одного пана шамбелана. <…> Это было недалеко от Торуня, тогда блокируемого нашими войсками. На нас пруссаки в то время смотрели как на своих избавителей. Осаду Торуня (Торна) поручено было вести графу (К.Ф.) Ланжерону; назначены были войска в осадный корпус, в тем числе наш экипаж, которому поручалось осаждать крепость с Вислы; для этого заблаговременно приготовлены были суда, употребляемые на Висле для перевозки пшеницы в Данциг. Двенадцать таких судов исправили и укрепили для поднятия орудий. Батарейная рота полковника Магденки (№ 34) была назначена на эти суда. Когда вскрылась Висла и войска стали выступать для осады крепости, экипаж сел на лодки и отплыл к Торуню. Подойдя к крепости и остановясь у острова, лежащего от нее на пушечный выстрел, импровизированная флотилия выстроилась в линию и открыла огонь. Крепость сделала нам честь и отвечала на наш огонь несколькими выстрелами. На острове, к которому мы пристали, в тот же вечер стали устраивать батарею, и наши познания в фортификации пригодились. Артиллерийские офицеры роты Магденки менее нашего смыслили в этом деле. <…>.
Гвардейский экипаж в Париже в 1814 году. Картина кисти И.С. Розена. 1911 г. (ЦВММ). 
У четырех наших судов открылась течь, и они найдены были негодными к службе; с них-то и сняли орудия и поставили на батарею. На другой день рано поутру из крепости была вылазка. Полевая артиллерия их открыла по нас с берега огонь, и как берег Вислы в этом месте был довольно возвышен, а мы стояли близко к нему, то выстрелы наши никакого вреда не могли им сделать, между тем как им очень удобно было стрелять по нас. Додт отвел нас левым флангом назад и поставил фронтом к неприятельской батарее. Во все время этой осады я командовал одной лодкой и преусердно стрелял из своей пушки. Не знаю, чем бы кончилась эта перестрелка, если бы не выручила конная рота Наваки (№ 18). Она быстро принеслась и открыла огонь по французской артиллерии; вслед за нашей артиллерией шли Павлоградские гусары; но французы не дождались гусаров и ушли в крепость. <…>.
Флотилия наша во время осады Торуня была деятельно занята. Иногда мы ходили ночью обстреливать крепость с правого берега Вислы, откуда не было ведено траншейных работ. Обыкновенно посылались две лодки, и мы выбрали заблаговременно место весьма удобное для нас: это был небольшой мыс, который нас прикрывал от крепостных выстрелов. Сделав выстрел по крепости, лодка пряталась за мыс и там, зарядив свою пушку снова вытягивалась для следующего выстрела. С правого берега для этой же цели посылалась полевая артиллерия, которая также, как и мы, беспрестанно переменяла свои места, так что в крепости не знали, куда направлять выстрелы. Весело бывало слушать, как наши ядра разгуливали по крышам домов крепости. Перед рассветом обыкновенно мы уходили. Тут- то и начнется деятельность крепостной артиллерии, которая направляла свои выстрелы по тем дорогам, где должна была идти наша артиллерия.
По сдаче Торуня (это было в половине апреля) <…> мы вскоре выступили в поход. <…> Мы прошли чрез Познань и вошли в Силезию, где близ Сагана остановились. <…> В военных действиях мы не участвовали; экипаж наш был в прикрытии обозов армии. Мы проходили чрез город Бриг, где стоял Гвардейский экипаж, в котором много было корпусных товарищей: Лермантов, Римский- Корсаков, Ушаков, Константинов. Во время перемирия нам назначено было оберегать мост в Эйлау на Одере, где была корпусная квартира генерала (Ф.В.) Сакена. <…>.
Гвардейский экипаж в Париже в 1814 году. <emphasis>Картина кисти И.С. Розена. 1911 г. (ЦВММ). 
По окончании перемирия мы оставили Эйлау и присоединились к понтонным ротам; их было две: Иванова (№ 3) и Шишкина (№ 4). Командир наш Додт, видя, что экипажа его нет возможности честным образам употребить, сдал его капитан-лейтенанту (И.И.) Сулиме, а сам отправился искать счастья в главной квартире. Так иногда пропадает дарование оттого, что нет случая ему выказаться. Остряк Котляревский, бывший тогда за таким же делам при главной квартире, как и Додт, написал на последнего эпиграмму:
Назначение нашего экипажа в армии было незавидное: сперва в прикрытии обозов, а потом при понтонах. Неудивительно, что офицеры наши искали перейти в другой род войска. Командир наш уехал в главную квартиру и взял с собою (мичмана В.И.) Скарятина. Этот достойный морской офицер, я говорю о Додте, там сделался посмешищем; позабыта была его геройская служба, позабыто было молодецкое взятие Сухум-Кале, а помнилось только странное его положение в главной квартире без определенной цели. Додт недолго выдержал эту постыдную роль и уехал в Николаев. <…> Ни одного не было офицера, который бы не хлопотал: как бы уйти из этой злополучной команды. Оставшийся после Додта командиром экипажа Сулима в 1814 году оставил его и пристроился при генерале (А.Я.) Рудзевиче, при котором и окончил войну. Доктор Рихтер взят был в главную квартиру, там обратил на себя внимание генерал-штаб-доктора армии Вилье и чрез него впоследствии сделал блистательную карьеру. Капитан-лейтенант (О.Я.) Кричевский в начале 1813 года уехал в Николаев. Мичман (Б.П.) Хрущов был оставлен в Плоцке с небольшой командой для охранения там моста чрез Вислу.
Корпус графа (А.Ф.) Ланжерона с кавалерией (Ф.К.) Корфа, корпус барона (Ф.В.) Сакена с кавалерией (И.В.) Васильчикова поступили в состав Силезской армии под предводительство прусского фельдмаршала Блюхера, у которого кроме двух русских корпусов, вышеупомянутых, были два прусские: Йорка и Клейста. Главная армия действовала из Богемии на Дрезден, центральную позицию Наполеона, а Силезская из Силезии.
Вступление союзных войск в Париж 19 марта 1814 г. Английская гравюра. 1815 г. (Музей — панорама „Бородинская битва“). 
По окончании перемирия начались марши взад и вперед. Маленький городок Яуер мы три раза оставляли и столько же раз возвращались. Были небольшие стычки. Силезская армия всякий раз отступала, когда являлся Наполеон с резервом на помощь своим маршалам, а по удалении его Блюхер наступал. Страна от Левенберга до Яуера от этих сосредоточенных движений двух армий до того обеднела, что невозможно было найти там куска хлеба. Запас провианта истощился, и многие питались одним картофелем, и тот без соли. Наконец, эти нерешительные движения разрешились знаменитой Кацбахской битвой. Горные речки, протекающие в этом уголке Силезии, от проливных дождей наполнились и сорвали мосты. Разбитый в двухдневном бою (маршал) Макдональд потерял более 100 пушек и 20 тысяч пленными, и главной причиной гибели этого корпуса было то, что он лишился своих мостов; так целая дивизия Пюто положила оружие, не имея возможности переправиться за Кацбах.
На другой день после Кацбахской битвы, то есть 19-го августа, роту Иванова с прикрытием нашего экипажа выдвинули вперед для наведения моста. Пройдя целый день и наступившую ночь, мы, наконец, к рассвету пришли к Кацбаху. Река бушевала и не позволяла на себе строить моста. Покуда разбирали понтоны и боролись с рекой, подъехали два легких орудия французской артиллерии и с первых выстрелов сбили наших понтонеров. Примечательно было в действии этих двух орудий то, что из четырех первых выстрелов три попали в цель. Надобно было оставить постройку моста, и понтоны пошли к Левенбергу (на левом берегу Кацбаха), где найти остатки бывшего моста, который при пособии материалов, взятых у жителей, скоро восстановили. Вода в это время стала сбывать, и между сваями моста показались утонувшие французы, пешие и конные. Наши матросы поживились кое-чем от утопленников. Армия пошла по направлению к Дрездену, а нас послали в Герлиц, где мы несколько дней нежились после трудов Силезской кампании.
Для обложения Дрездена с правого берега Эльбы из корпуса графа Ланжерона был отряжен князь (А.Г.) Щербатов со своей дивизией, а Силезская армия перешла Эльбу между Виттенбергом и Торгау. Место для переправы было выбрано не знаю кем при д. Эльстер, но назначено было именно то место, где Фридрих Великий в семилетнюю войну переправлял свою армию. Часу в десятом вечера обе понтонные роты пришли к Эльбе и нашли, что от прусского корпуса Бюлова был сделан мост на козлах, по которому поодиночке пешком переходили люди, и таким образом переправлен был батальон ландвера.
Серебряная медаль „За взятие Парижа 19 марта 1814“. <emphasis>(ГИМ). Такими медалями в 1826–1832 гг. были награждены моряки Гвардейского экипажа и бывшего 75-го корабельного экипажа, принимавшие участие в кампании 1814 г. 
Торжественное вступление 1-й Гвардейской дивизии в Петербург через Триумфальные ворота у Нарвской заставы 30 июля 1814 г. <emphasis>Раскрашенный акварелью офорт И.А. Иванова. 1814 г. (ГИМ). <emphasis>Вместе с дивизией в столицу после трудных боевых походов 1812–1814 гг. торжественно вернулся Гвардейский экипаж. 
Мы немедленно приступили к постройке моста: матросы наши, присмотревшиеся к понтонам, работали чрезвычайно бойко; любо было на них смотреть, как они справлялись с быстрою Эльбой. Понтонеры не успевали снаряжать понтонов, как якоря были завезены и поставлены на свои места. Хотя это занятие моряков при понтонах не есть настоящая их служба, но должно правду сказать, что моряки для понтонной службы очень пригодны и при наведении мостов окажут великую услугу армии. Когда начались работы у моста, Бог знает откуда взялась французская артиллерия и открыла огонь по мосту, который сделал небольшой, впрочем, вред мосту; работы несмотря на выстрелы быстро подавались вперед. К этому времени было переправлено еще два батальона прусских и один русский из авангарда графа (Э.Ф.) Сен-При. Эти четыре батальона атаковали и сбили французов. <…>.
К 4 часам утра мост, на который употребили почти две понтонные роты, был готов, и войска корпуса Йорка стали переправляться. Едва несколько батальонов успели перейти, как (французский) корпус Бертрана явился оспаривать переправу. Я стоял у моста на правом берегу, когда начали переправу пруссаки. Бодрый старик Йорк был верхом, в синей венгерке, подбитой крымскими смушками. По временам он говорил несколько ободрительных слов своим юным солдатам; когда получил он донесение о приближении французов, старик вспыхнул, пришпорил свою лошадь и понесся на другой берег. Я не утерпел, побежал за ним. Войска, перешедшие через мост, устраивались недалеко от него; французы были близко, так что ядра долетали до моста. Йорк взял передние два батальона и повел их в атаку; они были опрокинуты. Йорк взял еще несколько свежих батальонов и бросился с ними вперед. В это время только что переправившийся полк Черных гусар, обойдя французов справа, сделал блистательную атаку и взял (кажется) 8 пушек. Авангард графа Сен-При также перешел Эльбу; и наш генерал послал спросить у Йорка, не нужна ли ему помощь русских войск, на что Йорк отвечал, что он надеется и со своими средствами поколотить французов. И действительно, после атаки гусаров, французы на всех пунктах стали отступать, а наша армия беспрепятственно перешла Эльбу. <…> Фельдмаршал Блюхер был очень доволен нашими действиями и прислал к нам своего адъютанта, который и объявил нам удовольствие фельдмаршала. Впоследствии все офицеры нашего экипажа получили монаршее благоволение: эта награда была первой, полученной мною за военный подвиг.
Когда армия стала стеснять Наполеона в Лейпциге, понтонная рота Иванова с нашим экипажем была поставлена в Гиебенштейн на Саале, близ Галле. <…> Началась историческая Лейпцигская битва. К нам долетал гром пушечный, и мы с грустью ожидали приказаний идти куда-нибудь с своими мостами. Мы были подчинены начальнику артиллерии корпуса генерала графа Ланжерона генерал-майору (Г.П.) Веселитскому, к которому я послан был за приказанием. Приказано было понтонам идти не помню куда-то для наведения моста, и мы отправились по прекрасному шоссе из Галле к Лейпцигу. Это шоссе так хорошо было, что наши тяжелые понтоны катились рысью, взяв на себя пеших людей. Однако же надобности в мосте не было, и мы потянулись за армией, преследовавшей отступающего неприятеля.
Когда войска остановились в окрестностях Франкфурта-на-Майне, понтоны расположились в Гамбурге, где мы ласково были приняты старухой принцессой Гессен-Гомбургской, два сына которой служили в австрийской армии генералами. Воображаю, как мы смешны были при этом хотя маленьком дворе, но дворе с большими претензиями. Мы приглашены были к обеду, и весь двор был en grand tenue. Принцесса была в Екатерининской ленте. Нас рассадили между дам, разряженных в пух и прах, и мы, конечно, показались им дикарями незнанием своим светских приличий и плохим знанием употребительных языков».
С завершением кампании 1813 года Д.Б. Броневский, поддавшись общим настроениям офицеров экипажа, перешел в сухопутные войска и поступил в Дерптский конно-егерский полк. Впоследствии он дослужился до чина генерал-лейтенанта и в 1840–1843 гг. был директором Царскосельского лицея. 75-й корабельный экипаж совершил кампанию 1814 года во Франции, во время которой участвовал в наведении понтонных мостов, а также сопровождал артиллерийские парки. После взятия Парижа экипаж под командованием И.И. Сулимы возвратился в Николаев.
Боцман Ластовой роты Гвардейского экипажа Сергей Безин. <emphasis>Акварель с портрета 1862 г. из альбома, поднесенного офицерами Гвардейского экипажа в день экипажного праздника 6 декабря 1892 г. императрице Марии Федоровне, принявшей шефство над Гвардейским экипажем 22 июля 1892 г. (ЦВММ). Сергей Безин поступил в Гвардейский экипаж при его сформировании в 1810 г. Участвовал в походах 1812–1814 гг. и русско-турецкой войне 1828–1829 гг. С 1836 г. на сверхсрочной службе. В 1863 г. вместе с группой ветеранов похода 1813 г. был командирован в Берлин, где в рамках торжеств по случаю 50-летия освобождения Пруссии награжден Военным знаком отличия 1-й степени и медалью ордена Красного орла. Умер на службе в 1864 г. Весь левый рукав мундира Безина покрывают шевроны за 50 лет беспорочной службы. 
