Заключение, или Рассказ о «тончайших» и «ракообразных»

Заключение,

или Рассказ о «тончайших» и «ракообразных»

Не все в этой жизни – цирроз, как говорил мне один знакомый алкоголик.

Фредерик Дар

В своей грандиозной соти[20] «Подземелья Ватикана» (Les Caves du Vatican) Андре Жид рассуждает о различиях между «тончайшими» и «ракообразными»:

Сколько полууснувших воспоминаний пробуждало в уме Кадио это слово: «тончайших»! Тончайшим на языке, которым они с Протосом пользовались в те времена, когда вместе учились в пансионе, назывался человек, у которого, по какой бы то ни было причине, не для всех и не везде было одинаковое лицо. Согласно их классификации, существовало несколько категорий тончайших, различаемых по степени их изысканности и достоинств, и им соответствовало и противополагалось единое обширное семейство «ракообразных», представители коего корячились на всех ступенях общественной лестницы.

Наши приятели считали признанными две аксиомы: 1. Тончайшие узнают друг друга. 2. Ракообразные не узнают тончайших[21].

Вознося хвалу беспричинному поступку, эта книга явно не может служить гимном стратегии. Вместе с тем стратегия – это дело «тончайших». Стратеги – это «тончайшие», те, кто ничего не смыслит в стратегии, – «ракообразные». Отсюда – несколько следствий, которые, впрочем, вполне сгодятся и на роль причин:

Существует множество видов стратегии.

Существует всего один вид нестратегии.

Стратеги узнают друг друга.

Нестратеги не узнают стратегов.

Стратеги, они же «тончайшие», не только узнают друг друга – они еще хорошо знают, что мало что могут сделать для «ракообразных», то есть нестратегов. Что с ними бесполезно рассуждать о стратегии. Что им невозможно помочь, разве что вслед за шансонье Рэем Вентурой дать совет: в случае наводнения «переждать, пока схлынет поток».

Итак, мы обращаемся к «тончайшим». Стратегия – тонкое дело потому, что стратегия – дочь принципа дополнительности, а точнее – теории ограниченной рациональности. Великий Эйнштейн, о котором мы упоминали в предисловии, отказывался признавать квантовую физику, храня верность принципу полной рациональности, несовместимому с принципом ограниченной рациональности, на самом деле и породившим эту теорию.

Вот что рассказывает в своей книге «Физика и философия. Часть и целое» (Physik und Philosophie) Вернер Гейзенберг о полемике между Эйнштейном и Бором:

Эйнштейн не был готов к тому, чтобы позволить – как он это ощущал – почве уйти у себя из-под ног. И в своей последующей жизни, когда квантовая теория давно уже и прочно стала составной частью физики, Эйнштейн тоже не смог изменить свою точку зрения. Он допускал квантовую теорию в качестве временного, но не принимал в качестве окончательного объяснения атомарных явлений. «Бог не играет в кости» – этот принцип был для Эйнштейна непоколебимым, и он ничего не желал в нем менять. Бор на это мог лишь ответить: «Но все-таки наша задача не может состоять в том, чтобы предписывать Богу, как Он должен править миром»[22].

Согласно принципу полной рациональности, Бог сотворил мир, великая книга которого написана на логичном и рациональном языке, и этот язык можно расшифровать, как Шампольон расшифровал иероглифы Розеттского камня. Тот же Эйнштейн – истинная глыба (кстати, ein Stein по-немецки – камень) – однажды сказал: «Господь Бог изощрен, но не злонамерен». Ограниченная рациональность, напротив, не настаивает на существовании Бога, как и на том, что, если Он существует, Он должен подчиняться нашим категориям мышления. Поэтому ссылаться в научном споре на Бога, как это делает Эйнштейн, бессмысленно. Еще более бессмысленно приписывать Богу рациональность. Что не укрылось от Нильса Бора, обладавшего тонким умом и тихим голосом («Нильс, говори громче!» – постоянно просила его жена) и никогда не забывавшего о принципе дополнительности. Поэтому не надо учить тому, что надо делать, ни Бора, ни Бога.

Нильс Бор первым сформулировал любопытный принцип дополнительности, вынув его, как фокусник вынимает из шляпы кролика, чтобы придать пониманию квантовой физики привкус неопределенности. В самом простом виде принцип дополнительности устанавливает, что «квантовый объект» не может существовать либо в виде волны, либо в виде частицы. Он – и то и другое одновременно, но в каждый момент времени предстает либо в одном, либо в другом виде.

Ограниченная рациональность исходит из принципа дополнительности, мало того, она лежит в основе этого принципа, сформулированного, чтобы обозначить границы, заданные научным знанием самому себе. Рациональность стремится понять и объяснить мир, граница показывает, что это недостижимо, но надо продолжать попытки. Иными словами, следует пытаться вновь и вновь именно потому, что это невозможно.

Вот вам наука для «тончайших», недоступная «ракообразным».

В стратегии дополнительность сводится к следующему: надо искать правильную стратегию, не имея понятия о том, какой она должна быть, хуже того – не зная, существует ли она вообще. Логика подсказывает, что искать то, в существовании чего не уверен, по меньшей мере глупо.

Мне часто приходится выступать с лекциями о стратегии в бизнесе. Особенно большим успехом пользуется лекция «Принятие решения в условиях непредсказуемой вселенной». Оставим в стороне тот факт, что «непредсказуемая вселенная» – это плеоназм, и согласимся, что звучит это словосочетание красиво. Почти всегда находится слушатель, который заявляет: «Все, что меня интересует, – это ответ на вопрос: как сделать верный выбор». (Вам хорошо знаком подобный типаж: перед тем как что-то сказать, такой человек обязательно попросит позволения сделать «небольшое замечание», а говорить будет очень долго, в нравоучительном тоне, и почти наверняка его речь сведется к повтору банальностей.) Откровенно говоря, когда я слышу все эти «небольшие замечания», мне невольно вспоминаются «ракообразные»… Разумеется, в желании всегда находить лучший вариант нет ничего противозаконного – каждый из нас предпочитает верные решения неверным, – но все же не следует упускать из виду главное: делая выбор, человек не знает, правильный он или нет; в этом незнании и заключается проблема. Не существует надежной методики, позволяющей заранее сказать, насколько верное решение мы принимаем.

Тонкость состоит в том, чтобы с помощью разума, который есть стержень уверенности, вести поиск того, в чем мы никогда не сможем быть до конца уверены. Необходимо применить принцип квантовой дополнительности уверенности и неуверенности, а ни одному «ракообразному» это не под силу.

Теории, о которых мы рассказали в этой книге, – это достойные восхищения попытки осмыслить свои действия, выработать надежную стратегию, избежать грубых ошибок в принятии решений и исключить пробуксовку стратегического мышления. Эти попытки были предприняты замечательными людьми. Сунь-цзы, Макиавелли, Клаузевиц и Лиддел Гарт были как минимум людьми неглупыми, и вдумчивое ознакомление с их идеями не принесет нам ничего, кроме пользы. Научиться у них можно многому, в первую очередь – скромности: чем больше мы знаем, тем яснее сознаем границу наших знаний, а значит, понимаем, что вести себя в этом непредсказуемом мире следует с осторожностью. С доброжелательной осторожностью.

Хорошая стратегия хороша не только тем, что мы ее выбрали и сделали успешной; хорошая стратегия – это стратегия осмысленная и тонкая, на нее способен тот, кто обладает скромностью, достойной Сократа, чтобы заявить: «Я знаю, что я ничего не знаю». А это, согласитесь, не так уж мало.